Колоксай обвел палату орлиным взором. Круглые глаза хищно
всматривались в гостей, и все эти удельные князья, независимые, поспешно
вздергивали кубки. Вино плескало через края, но они ловили его взгляд,
улыбаться начинали уже иначе, уже как подданные, верные государю.
По всей палате от края до края прокатилась волна голосов:
— За красоту!..
— За наших женщин...
— За них, проклятых...
— Пьем до дна, как пьем...
Колоксай с победной усмешкой поднес кубок к губам, глаза его
напоследок стрельнули по залу, и все поспешно припали к своим чашам. Миш
внезапно ухватила его за локоть:
— Не пей!
Он вскинул брови, синие глаза с такой открытой влюбленностью
смотрели ей в рот, что она ощутила желание тут же прибить этого мужествен-ного
дурака, такого бесцеремонного, наглого и красивого.
— Что случилось? — удивился он.
— Ты, — прошептала она, — ты... уже вчера выпил достаточно.
Тебе станет плохо...
— Не станет, — сказал он уверенно.
— ...От этого вина, — добавила она с усилием.
Его взгляд был острее кинжала, но голос прозвучал так же
нежно:
— Что я буду за князь... да что вообще за мужчина, если,
провозгласив тост, сам не пью?.. Да еще не за каких-то богов или царей, а за
женщин?
Его кадык мерно задвигался, она почти видела, как вино
переливается из огромного кубка в его тело, расходится, смешиваясь с кровью.
В ее глазах страх перешел в ужас, который никто не заметил,
каждый занят своей чашей, а Колоксай уже с натугой сделал последний глоток,
вскинул над головой золотой кубок:
— За наших женщин!
По всей палате прокатилось:
— За женщин...
— За всех женщин...
— За красоту, ради которой...
Колоксай вздрогнул, пальцы на кубке судорожно сжались. Все
услышали скрежет сминаемого металла. Затем пальцы разжались, кубок замедленно
выпал, ударился о колено, отскочил и покатился по каменным плитам, звякая тонко
и плачуще, подпрыгивая, наконец завертелся вокруг своей оси.
Побледневший Колоксай ухватился за живот, его согнуло, было
видно, с каким усилием он заставил себя выпрямиться, даже выдавил бледную
улыбку. Лицо его стало усталым, словно после трехдневной битвы. Пальцы поползли
вверх, Миш видела, как кончики с силой вдавились в левую сторону груди, словно
пытались остановить прыгающее сердце.
Воевода подпрыгнул, глаза стали круглыми:
— Колоксай!.. Эй-эй!.. Где чертов лекарь?.. Что с мужем
нашей царицы?
Колоксай зло оскалил зубы, со вчерашнего дня он уже не
только муж их царицы, но отныне он... Дыхание вырывалось с хрипами, грудь
ходила часто, нагнетая воздух в отравленную грудь.
Царица медленно поднялась, лицо ее было белее снега. Воевода
посмотрел на нее, на Колоксая, в глазах мелькнула злость, заорал мощно,
перекрывая шум и гам:
— Лекаря!.. Лекаря, а то я...
Подхватил Колоксая, похлопывая по широкой спине, словно тот
просто поперхнулся, но воевода, похоже, другого лечения просто не знал. На лице
старого воина был страх, что, если этот воитель помрет, тогда не будет победных
походов в соседние земли, не будут гореть чужие хаты, не приведут богатый
полон, не вытопчут хлебные поля гнусных соседей!
Придворный лекарь, несмотря на седую бороду до пояса,
примчался как мальчишка, упал на колени, быстро ощупал лоб Колоксая, заглянул в
рот, отшатнулся:
— Да там все черно!.. Неужто отравлен?.. Данько, быстро
князю рвотное!
Один из молодых гридней бегом сорвался с места, следом
побежали добровольные помощники. Дружинники подхватили Колоксая под руки, встащили
обратно на трон. Витязь задыхался, его синие глаза побелели от боли. Миш знаком
велела нести мужа за ней, а сама почти бегом метнулась из палаты.
Во дворе на свежем воздухе герою стало чуть легче. Ветер
слизывал крупные капли пота, синие жилы напряглись на висках, распухли. Всем
было видно, как толчками по ним двигается кровь, а синие вены потемнели, стали
похожими на пиявок, что насосались крови.
Гридня со рвотным все не было, хотя слуги метались в его
поисках, как муравьи за сбежавшим тараканом. Колоксай лежал на спине, глаза
смотрели в синее небо, снова ставши ярко-синими, но теперь в них просто
отражалось безоблачное небо.
Миш стояла, заломив руки, в ногах Колоксая. Он попробовал ей
улыбнуться, губы уже почернели. Она вскрикнула тонким птичьим голосом, в глазах
заблестели слезы:
— Керкодуба отыскать, быстро!.. Он знает все яды.
— Но Керкодуб вчера уехал в соседнее княжество, — напомнили
ей торопливо. — Ты сама изволила отослать...
— Вернуть! — вскрикнула она с отчаянием в голо-се. —
Вернуть!!!
Олег очнулся как от удара. Вздрогнул, вскочил, кулаки сжаты,
перед глазами еще скачут призрачные кони, в голове затухающий лязг железа,
крики, стоны, ржание, треск горящих домов. Когда зрение очистилось, он
обнаружил, что стоит в готовности к схватке в каморке для прислуги. В
единственное окошко бьет солнечный свет, а крики из-за окна в самом деле звучат
так, словно идет резня.
По телу прошла холодная волна. Стены пронеслись мимо,
грохнула, ударившись о стену, дверь. Он вылетел во двор, залитый ярким солнцем
так, что словно вбежал прямо в солнце.
На той стороне двора толпился народ, празднично одетые
гости. Вокруг носились челядины, стражи воинственно хлопали по рукоятям мечей и
злобно озирались, но Олег ощутил, что воздух пропитан страхом и безнадежностью.
Гости распахивались, как колосья перед бегущим через житное
поле кабаном. В середине круга лежал на спине Колоксай, Миш стояла на коленях,
ее ладони бережно придерживали ему голову.
— Что с ним? — спросил он и тут же осекся.
Колоксай с трудом раздвинул запекшиеся губы, лицо стало
желтым, а глаза запали как у смертельно больного:
— Похоже, что... я... добрался...
Сквозь толпу протолкались гридни, в середке тащили щуплого
старика, плешивого, с длинной бородой, заткнутой за пояс. Его стоптанные сапоги
почти не касались мраморных плит.
— Лекарь, — заговорили в толпе гостей, — главный над
травниками...
При виде распластанного, как рыба на столе, человека он
оживился, с неожиданной силой отпихнулся от дюжих рук, упал на колени и
прильнул ухом к груди Колоксая. Олег видел, как розовое старческое лицо стало
серьезным, брови взлетели на середину лба.
