В сенях его попытался задержать ничего не подозревающий
гридень, Олег на ходу пихнул его ладонью, промчался вверх по лестнице на второй
поверх. Сзади были стук, грохот, падение тяжелого тела, ругань, но он уже
промчался по коридору, толчком распахнул дверь, из-под которой весенними
ручейками вытекали самые свежие и легкие запахи. Запомнил с той встречи, когда
Зимородок догнала их возле ворот своего городка.
В палате сидели за вышивками три молодые хорошенькие девки,
почти подростки. Смех оборвался, глаза округлились, но смотрели еще без страха,
только с любопытством на могучего парня, что ворвался так неожиданно.
— Где Зимородок? — крикнул Олег.
Дыхание вырывалось из груди с хрипами, он поперхнулся,
закашлялся. Девушки смотрели все еще с открытыми ртами, наконец самая быстрая
промямлила:
— Это... а... это... боярыню, да?
— Да, — бросил Олег торопливо. — Где она?
— Боярыня-то? — повторила девушка замедленно. Он вскинула
брови, подвигала, изображая глубокие размышления. — Боярыни здесь нету...
— Вижу, — бросил Олег резко. — Где она сейчас?
— Боярыня-то?
— Быстрее ответствуй, — прорычал он люто. — Где она?
Девка обомлела от свирепого лица, начала расстегивать
платье, торопливо потащила через голову:
— Да нет ее, не скоро вернется!.. Пользуйся, аспид. Чтоб ты
подавилси...
Ее пышное белое тело было сочным и мягким с виду, кук у
личинки майского жука, что три года не видит солнечного света. Олег захрипел от
ярости, девка торопливо изготовилась, понятно, от чего мужики хрипят, а Олег, с
перекрытым красной пеленой ярости взором, отступил по ступенькам на ощупь.
Он промчался на простом деревенском коне, не до вихрей или
Змеев, внутри тряслась и жалко дребезжала каждая жилка, вихрь уже не получится,
не удержишь в кулаке, самого размажет по незримым стенам, к тому же надо хоть
каплю силы накопить на обратно. Ступеньки дробно простучали под его сапогами,
перила разлетелись вдрызг, ибо к конюшне метнулся напрямую.
Из ворот долговязый мальчишка тащил упирающегося коня. Рядом
с конем шел гридень, похлопывал и поглаживал, поправлял потничек под узорным
седлом. Олег на бегу отпихнул, вспрыгнул в седло, развернул коня. Когда
простучал стук копыт, сзади разозленно заорали, вроде даже звонко щелкнула
тетива.
Дорожка вилась как слепая змея, дважды делала петли, как
заяц, убегающий от лисы. Олег свирепел, здесь живут очень уж неторопливо, коня
посылал через кусты, рискуя сломать шею себе и животному, а когда за гаем
показался легкий теремок, огороженный частоколом из свежеоструганных кольев, не
стал искать ворота. Конь задрожал, но послушно ринулся напрямую.
Во дворе с истошным криком метнулись во все стороны куры.
Стадо свиней с визгом бросилось к хлеву, а челядины застыли с распахнутыми
ртами: красноголовый всадник появился словно с небес.
Конь грянулся копытами, с трудом удержался, остановился,
дико вращая глазами. На широком резном крыльце три молодые женщины пряли шерсть.
Олег с огромным облегчением узнал в одной ту золотоволоску, что бежала за конем
Колоксая, хваталась за стремя, брызгая на конский бок горючими слезами.
Он соскочил, в несколько широких шагов пересек двор. Женщины
смотрели блестящими любопытными глазами. На лицах было больше изумления, чем
страха.
Он вскочил на крыльцо, глаза впились в лицо золотоволоски:
— Зимородок?.. Колоксай умирает от яда!
Девчонки ахнули, Зимородок напряглась, от лица отхлынула
кровь, а голос задрожал:
— Что... что с ним стряслось?
— Отравлен! — крикнул он. — Ты знаешь зелья от ядов?
— Если знать какое, — ответила она невольно, ее пальцы
нервно перебирали шерсть. — Если ты знаешь...
— Мертвая вода, — сказал он с дрожью в голосе. — Вода из
царства мертвых!
Она побледнела, проговорила медленно, закусив губу:
— Против мертвой воды нет отворота.
— Не лечения, — поправился он быстро. — Хотя бы замедлить
чуть! Я не сказал другим, но вода тянет в свой подземный мир, а с нею борется
только солнце. Но как только скроется за краем земли...
Она прошептала:
— Я попробую... Отец оставил мне маленькую баклажку...
Говорил, что там зелье, против которого бессилен любой яд. Правда, мертвая вода
— не яд, но... Кто отравил?
Он сказал со злостью:
— Женщина! Женщина, которой он доверился.
Зимородок смотрела расширенными глазами, лицо стало белее
снега. Олег ожидал, что она с криком бросится торопить его мчаться быстрее к ее
любимому, спасать, тем более что докажет свою любовь и преданность, ведь цену
той женщины он уже видит... но она вдруг ответила похолодевшим голосом:
— Та, ради которой он бросил меня?
— Он не бросал тебя ради женщины, — ответил Олег искренне. —
Он ее тогда не знал вовсе.
Она медленно покачала головой:
— А сейчас он лежит там. Терзается в муках...
— Да!
— И вспоминает, — сказала она с нажимом в голосе. —
Вспоминает, кого оставил! И теперь видит, что потерял...
Олег торопливо согласился:
— Да-да! Теперь видит. Поспешим! Теперь понимает, какая ты
ценность для него и чего стоят все женщины мира в сравнении с тобой.
И опять она, против ожидания, не бросилась ему на шею, не
завизжала в радости, что Колоксай ее любит... или полюбит снова, и в страхе,
что может не успеть, надо лететь, нестись, мчаться к ее умирающему мужу...
Медленно, очень медленно она отступила на шаг. Олег не верил
своим глазам, когда она покачала головой:
— Он бросил меня. Он предал меня и мою любовь.
— Зимородок! — воскликнул Олег в страхе и непонимании. — Что
ты говоришь?.. Он же там мучается! Страшный яд отравил ему кровь, выжигает
мозг, терзает внутренности!.. Сто тысяч распинаемых преступников не чувствовали
того, что переносит он сейчас!
На ее лице отражалась борьба чувств, но это дрались
торжество и ненависть, и не было в ее глазах ни раскаяния, ни жалости.
— А я не терзалась? — спросила она сдавленно. — А меня не
распинали мои страхи? Разве он не распял мою любовь?.. Нет, волхв, я не пойду с
тобой.
Он чувствовал, как в ее тонком хрупком теле звенят от
напряжения невидимые струны, а голос натянут так, что порвется, если вздрогнет.
Он вскрикнул в ужасе:
