Он показал всем шкалу прибора – сплошные нули.
– Что это? – спросила Элиза.
– Часы, тщательно синхронизированные со средним временем по Гринвичу, абсолютно непогрешимый научный инструмент, но тут он ведет себя не лучше тех штуковин, что иммигранты из Вест-Индии продают на манхэттенской автобусной станции. Должно быть, здешняя атмосфера оказывает какое-то тотальное электрическое воздействие.
– Нет, тут что-то другое, – сказал Уилл. – Более необычное. Не думаю даже, что мы сейчас находимся во времени. Старик тоже говорил, что времени здесь не существует.
Аджай закрыл глаза и ненадолго задумался.
– Мой мозг растет быстро, но все же недостаточно быстро, чтобы справиться с такой мыслью.
– Идемте туда, – сказал Уилл, показывая в сторону от ущелья. Он двинулся к ущелью быстрым шагом, остальные с трудом поспевали за ним. – Думаю, дела тут даже еще более странные.
– А бывает что-нибудь более странное, чем оказаться вне времени? – спросила Элиза.
– Нет компаса, Аджай? – спросил Уилл. – Не цифрового, а магнитного?
– Ты еще спрашиваешь? – Аджай достал из другого кармана маленький круглый компас и посмотрел на него. – О боже!
Когда все на мгновение остановились, он показал им компас. Стрелка яростно крутилась, сначала в одном направлении, потом в другом.
– Офигенно, – сказала Элиза. – Тут у воздуха какой-то странный привкус. Чувствуете?
– Да, – согласился Уилл. – Чуть металлический.
– Думаю, это озон в атмосфере, – сказал Аджай, облизывая губы. – Это, должно быть, связано с электрическим воздействием. Может, какое-то воздействие на магнитные полюса, если они здесь есть.
– По-моему, это что-то гораздо более необычное, – сказал Уилл, когда они снова пошли.
– Например? – спросила Элиза.
– Возможно даже, что этого в реальности не существует.
За спиной Уилла Элиза и Аджай переглянулись. Что?
– Я хочу сказать, что, может быть, все здесь – какой-то конструкт, вроде голограммы или мыслеформы.
– Но ведь этому противоречит тот факт, что мы здесь… Мы можем видеть и воспринимать окружающее всеми органами чувств, – взволнованно возразил Аджай. – Разве не так? Не можем?
– Возможно, мы просто думаем, что мы здесь, – сказала Элиза.
– В этом что-то есть, – сказал Уилл. – Дейв говорил мне, что эта зона – тюрьма для Команды Иных в наказание за преступления против природы. У меня создалось впечатление, что все это место создано или «сконструировано» с одной-единственной целью.
– Но какое сознание – принадлежащее какому существу – способно создать нечто столь подробное, столь завершенное… столь цельное, столь… – Аджай топнул, подняв облачко пыли, – столь убедительное?
– Я не уверен, что мы вообще способны это понять, – сказал Уилл. – Но это не означает, что такого существа не может быть.
Они посмотрели на расстилавшуюся перед ними пустынную равнину.
– У нас уже есть название для такого мозга, – сказала Элиза.
Оба вопросительно посмотрели на нее.
– Привет. Бог?
Взгляд Аджая сразу стал серьезным и спокойным.
– Уилл, скажи еще раз, кого ты считаешь ответственным за создание этого места?
– Я тебе этого еще не говорил, – ответил Уилл.
– Этот кто-то или что-то имеет отношение к твоему другу Дейву, – сказала Элиза. – Да?
– Дейв называл их Иерархией. Это организация, на которую он, по его словам, работает.
– И кто это может быть?
– Он сказал, что это что-то вроде гигантского небесного учреждения, ответственного за присмотр за всеми разнообразными аспектами творения на Земле. Оно отвечает за сохранение всех видов жизни: людей, животных, растений…
Аджай посмотрел вверх, потом по сторонам – он рылся на складах своей памяти.
– Да. Эта концепция возникает во многих древних эзотерических философиях и техниках. В древних священных текстах вроде индуистских Вед, в разнообразных школах мысли вроде гностицизма или каббалы, а в более недавнее время – в теософии (кстати, это слово означает «божественная мудрость») такие идеи упоминаются и оцениваются как часть «древних знаний». Продолжай.
– Пожалуй, ты должен нас просветить, – сказала Элиза.
– Меня гораздо больше интересует, что еще рассказывал тебе этот Дейв, – заметил Аджай. – Кто эти существа, Уилл, по отдельности?
– Он не говорил о них как о личностях или отдельных существах. Он их описывал по их функциям: они надзиратели или защитники Земли…
– Высокоразвитые духовные существа, которые вышли за рамки существования отдельных личностей и, как следствие, больше не нуждаются в физических телах, но обладают способностью появляться при необходимости в телесной оболочке, – сказал Аджай. – Обычно при взаимодействии с нами, простыми землянами.
– Более или менее так, – согласился Уилл.
– Ладно, хорошо. – Аджай огляделся.
– Что хорошо? – спросила Элиза.
– Хорошо, что мы выработали теорию, какой бы нелепой и невероятной она ни казалась, для объяснения того, что происходит с нами. Теперь я чувствую себя гораздо лучше.
– Ты странный, – сказала Элиза.
– Дает ли это тебе хоть какое-то представление о том, что нам делать дальше? – спросил Уилл.
– Ну, «древние знания», не говоря уж о наших научных методах, рекомендуют нам и дальше опираться на наше субъективное восприятие этого жуткого опыта. Наблюдать тщательно и бесстрастно, сопоставлять наблюдения, стремиться к достижению объективного консенсуса и вести себя соответственно.
У Аджая во взгляде появилось рассеянное выражение, он шевелил пальцами, словно набирал что-то на большой игровой консоли, и часто моргал, будто боролся с небольшим коротким замыканием в сознании.
– Ты в порядке, Аджай? – спросила Элиза.
– Не поручусь. Как вы знаете, за последние несколько недель я очень много прочел в башне Крэга и, хотя мне стало легче усваивать всю эту новую информацию, чувствую, что физическая структура моего мозга меняется еще быстрей… расширяется, если хотите… что означает: одному богу известно, что там у меня в мозгу.
– Ты меня тревожишь, – сказал Уилл.
– Имей в виду, это не кажется мне неприятным, хотя утверждать, что эта концепция в целом не есть грандиозное потрясение, было бы большим преуменьшением.
Элиза остановилась, взяла Аджая за плечи и посмотрела ему в глаза:
– Почему это происходит?
Аджай снова моргнул, словно бы опомнился, и опять посмотрел на своих попутчиков ясным взглядом.
– Понимаешь, мы меняемся, – сказал он. – Меняемся, каждый по-своему, и, похоже, ничего не можем с этим поделать…
