Долго длилась война на границе, бесславная, немилосердная, ухмыляющаяся то оскалами трупов, припорошенных песком, то ржавеющим под летним солнцем железом, воющая тысячами голосов матерей, жен и детей, стонущая агонией раненых и звенящая сталью. Через много битв получил ранение Седрик – на руках вынес его верный Марк Лаурас из боя, и повезли короля в Рудлог лечить, и оставил он великана за себя, отдав приказ не отступать, вырвать победу из драконьих лап… Но слишком сильны были драконы, и считал король это лишним подтверждением, что Рубин у них – таяли войска красного и черного, но и повелителям Песков приходилось несладко.
И снова видела огненная искорка страшный бой Мастера клинков с его учеником… и обагряла парные клинки красная кровь… и рыл одинокий раненый дракон могилу тому, кого он воспитал и выучил… и сжималась от горя рядом с ним принцесса – потому что плакал непобедимый боец Четери, и слезы его были горше полыни.
Ушли после памятного боя остатки двух армий из Песков. Принесли раненому королю тяжелые вести, и сто раз проклял он в гневе Лаураса, забыв о том, что за него сложил он голову и уберег его от позорной капитуляции и полного разгрома, а то и потери страны, решив итог войны честным поединком. Не стал он думать и о том, что сам виноват в проигранной войне.
Но слово было дано, слово было подтверждено Отцом-огнем – и едва оправившийся от ран Седрик послал в страну драконов послов. С письмом, в котором просил мира и предлагал подписать договор.
Так ломало, так корчило его от поражения, что начались у него приступы эпилепсии и бешенства, и в один из них избил он свою супругу, тишайшую Ольгу, которая закрыла собой старшего сына, вызвавшего чем-то неудовольствие, – и наследник первый раз пошел на родителя, отбил-таки мать у озверевшего отца. Даром что ещё и двадцати не было – первый раз схватился с ним, пока лекари да маги королеву врачевали; и в ужасе бежали придворные из дворца, от трескающихся от жара камней, потому что боялись, что два Рудлога разворотят его бурей и огнем и себя там похоронят, и других.
Чудом не убил Седрик сына – услышал он плач младшего, Ярина, которого нянька пыталась вынести из покоев королевы. Услышал, осознал, что делает, увидел окровавленного старшего сына, стеной вставшего против отца, рявкнул, вцепился себе в волосы, зубами руку до крови прокусил, бешенство останавливая.
На коленях потом вымаливал он у жены прощение. И гордость не позволяла ему, а только есть что-то превыше гордости – ужас его пробирал от содеянного, когда смотрел он на изуродованное лицо скромной и верной супруги, что столько лет его нрав выносила, слова поперек не сказала, и любила его, и ласкала робко, насколько он позволял, и четырех мальчишек ему родила. Вон, старший, названный в честь бывшего друга Норином, какой вымахал – хорошо отцу намял бока, сильно в нем пламя Красного. Оставлял Седрик его в Рудлоге хранить границы от других соседей, пока отец на войне – и не посрамил его первенец. Заматерел, вырос.
– Спасибо, что остановил, – сказал он сыну потом. Повинился, хоть и стоило это ему это немалых сил.
Жена слабенькая стала после побоев: ходила, сгорбившись, хромая, вздрагивала от его появления – и грызла его изнутри горькая вина, и корил он себя, и последними словами ругал, и задаривал ее подарками, а она глаз не поднимала, только кивала: «Да, муж мой, да, господин мой».
Не выдержал он однажды, сорвал со стены плеть, нож острый, упал перед ней на колени:
– Избей меня, убей, Олюшка, не могу я так больше, чудовище я, что поднял руку не на врага на поле брани, а на тебя, на женщину, на супругу свою верную. Не делала ты мне зла, а только отплатил я тебе яростью своей.
А королева первый раз на него взгляд подняла и сказала тихо:
– Да что же я, зверь, чтобы бить и убивать?
И зарыдал король от слов этих, зарычал, как волк, согнулся, ноги ее обнял. А только робко коснулась его волос женская рука и тут же отдернута была испуганно.
Золотое сердце было у королевы Ольги. Говорили потом: святостью своей она половину грехов мужа отмолила да потомков отбелила. С этой поры Седрик-Иоанн с супругой разговаривал только тихо, почти шепотом, и называл ее не иначе как «сердечко мое». А если вдруг затмевала его сознание ярость – достаточно было появиться хромающей королеве, чтобы успокаивался он, приходил в себя. Воцарилась во дворце красных тишина. А вне его готовились две страны к примирению. Решено было, что подпишут договор мирный все аристократические рода со стороны Рудлога и все драконы со стороны Песков – чтобы не было кровной мести, чтобы никогда больше между двумя стенами не было страшных битв.
И хоть тих стал Седрик среди родных, злость его от поражения не уменьшилась. Уверен он был, что ему, не знавшему проигрышей, выиграть войну только Рубин в драконьих руках помешал. И предложил ему тогда Виланд Черный, высохший, потемневший – только глаза одни остались ядовитые, зеленые, – хитрость последнюю.
«Испытаем последний раз драконов. Нашлю я на них проклятье смертельное, если дашь мне силой своей подпитаться, кровью твоей поделишься. Тут-то и откроется, что Рубин у них – а свидетелями станут все аристократы и послы иноземные. От нас-то они отбились, а если всем миром на них насядут? Не выдюжат».
Мучился Седрик, просил у отца своего совета, спускался в зал, где лежал первопредок их, Иоанн, да только молчал огненный бог, как не слышал его.
И вот настали дни подписания мирного договора. Прибыл красный двор в долину в Милокардерах, на нейтральную территорию, разбили лагерь, стали ждать драконов. Вскоре побелело небо от крыльев, раздался шум великий и трубный рев – то враги их летели, старые и малые, мужчины и женщины. Кто сам лететь не мог, того на спинах несли.
Так был важен для драконьего народа этот день, так была тяжела для них война, что никто не хотел пропустить полную капитуляцию Рудлога, по которой Милокардеры переходили им в вечное пользование. А заклятый враг, встав перед лицом Терии Вайлертина, должен был произнести слова о том, что признает свое поражение и клянется больше меч в сторону Песков не поднимать.
– Летят, – прошелестел Черный король. – Твари самодовольные, красуются.
Как белые листья в прекрасном танце, опускались на другой конец долины драконы. И чудилось Седрику в их реве оскорбление, а в медлительности их – насмешка. И шепот в его голове твердил: «Не мир они прилетели заключать, а опозорить тебя, силу свою показать ещё раз, и Рубин у них, и победа, неужто спустишь?»
И нарушил красный король важнейшую заповедь из кодекса воинов, данного отцом его, Огнем Изначальным: соблюдать законы войны, и победу и проигрыш принимать по чести. Положил руку на плечо Виланду и сказал сквозь зубы:
– Моя сила – твоя.
Оскалился Черный, выставил вперед руки, застонал, всасывая в чудовищную воронку хаоса мощь огненную – и сорвалось с его пальцев смертельное проклятье. Мигом почернело небо в долине, и люди, соратники, стоявшие перед ними, падали замертво, обугливаясь, как головешки, и полетела огромная сеть в приземляющихся врагов.
