– Что за безобразную сцену ты устроил, – сказала она, наконец, с укоризненным вздохом, и коснулась его губ пальцами, погладила. – Стоишь тут голый.
– В трусах, – поправил он со смешком. – Самому неловко, но я уже не знал, как тебя расшевелить, Кусака. Мы бы так и ходили вокруг да около до конца жизни. Ты такая упертая. Я уже поверил, что все, проиграл.
– Не называй меня так.
– Кусака?
– Да. Меня раздражает.
– Не буду.
Они бурчали, прижавшись друг к другу, будто всю жизнь прожили вместе.
– Что мне теперь делать?
– Пообедать со мной? – предложил он с готовностью. – Я буду милым. Самым милым парнем из всех известных тебе парней.
– Я не могу с размаха взять и пустить тебя в свою жизнь, Мартин.
– Я сумею тебя убедить, – заявил Март самоуверенно. – Просто дай мне шанс и не бегай от меня. Я, – добавил он с видом мученика, – даже готов прожить на поцелуях в щечку столько, сколько тебе нужно будет.
Она скептически хмыкнула – душевное равновесие возвращалось, и вместе с ним – способность трезво мыслить. Насколько это вообще возможно после такого всплеска эмоций.
– Я подумаю, Мартин.
– Думай, – согласился он. – Но не очень долго, – тон его понизился, и барон скользнул ладонями по ее спине. – А я помогу тебе думать в правильном направлении.
– Не дави на меня, – строго предупредила Виктория. – Мне все еще страшно.
– Приглашение вместе покататься на лыжах приравнивается к давлению? – деловито уточнил он.
Она помолчала, вглядываясь в его лицо – и решилась.
– Нет, не приравнивается.
– Отлично! – обрадовался барон. – А пожелание собраться и переехать ко мне прямо сегодня?
Она покачала головой, не сдержав улыбки.
– Ох, Мартин, Мартин…
– Не буду торопить, – покладисто кивнул фон Съедентент. – Переедешь завтра. Ты все прыгаешь по дворцам, а я дам тебе дом, Вики. Большой и теплый дом.
– Ты невозможен. Оденься, наконец.
– Мешаю думать? Сейчас возгоржусь.
– Ну дай мне прийти в себя, – попросила она тихо и снова уткнулась носом ему в голое плечо. – Пожалуйста. У меня голова кругом.
– Я просто счастлив, Вики, – сказал он серьезно ей в висок. – Я чертовски, безобразно счастлив. Ты ведь мне всю душу вымотала. Так что уж прости, если буду вести себя как идиот. Сама понимаешь – оставлять тебя с твоими страхами никак нельзя. Я бы прямо сейчас, пока ты ошеломлена и дезориентирована, утащил тебя в храм и сразу после – делать детей, – чтобы самое страшное уже случилось и ты расслабилась. Но, видишь ли, я хочу, чтобы твое решение было осознанным. Так что думай, сколько нужно – но рядом со мной. А сейчас, – он все же отпустил ее, взял рубашку, – что там у нас по плану? Обед в горах, лыжи, ужин, вино и я, красивый.
* * *
Несколькими часами позднее Виктория, подняв маску на шапочку и сощурившись от яркого солнца и мороза, наблюдала, как несется вниз по склону самоуверенный, нетерпеливый, нахальный блакориец. Натянула маску обратно на глаза, оттолкнулась – и полетела следом.
Вместе с ней от этого искрящегося снега, и от легкости, поселившейся внутри – как будто разрешилась давняя и дурацкая ссора с лучшим другом – летело и крепло ощущение необычайной радости. Такое часто случается в молодости, когда выходишь из темноты в солнечный день и задыхаешься от счастья, от полноты мира. Мир Вики вдруг стал полным – словно она все эти годы смотрела на него сквозь темное стекло и думать забыла, какой он на самом деле.
Был потом и ужин в теплом лыжном домике в горах, и долгие посиделки перед камином с вином и шоколадом. Мартин очень много говорил, словно боясь тишины между ними – о своей академии и блакорийском дворе, о научной работе по универсализации щитов, которую сейчас пишет – сыпал научными терминами, загораясь, тут же показывал примеры. А Вики заново привыкала к знакомому и незнакомому Марту.
И как только все эти годы она могла обманываться его легкостью и желанием смеяться над всем и вся? Сейчас он тоже то и дело принимался дурачиться – но это был все тот же Мартин, который утром жестко сказал ей: «Достаточно». Тот же, что дрался с ее поклонниками в университете – и мрачно сверкал глазами, наблюдая за ней на дружеских встречах. Конечно, шестьдесят лет никуда не делись – он заматерел, стал тяжелее, порочнее – но все так же размахивал руками, встряхивал черными волосами, улыбался широко – и она смотрела на это и чувствовала, как сладко и требовательно сжимается все внутри. И прислушивалась к себе – в эти моменты Мартин замолкал и пронзительно, проницательно смотрел на нее – и поднимающий голову страх тут же прятался.
Боги, как же трудно даже думать о том, чтобы выйти из привычной колеи, поменять жизнь, впустить в нее другого человека – и бояться пожалеть, и заранее страшиться того, что придется ломать, прилаживаться друг к другу, привыкать. Как не хочется выходить из зоны комфорта. Но нет ее уже, этой зоны – лежит в руинах, и нужно как-то жить в новом мире.
Мартин не пытался ее соблазнять, но как-то само собой получилось, что она задремала рядом с ним на диване у камина. И проспала так всю ночь, чувствуя сквозь сон тяжелую ладонь на спине и восхитительный, умиротворяющий запах мужчины, которого она так давно любила и продолжала любить.
Утро застало их проснувшимися и тихими. Мартин лежал на спине, Вики – на его плече, прижав ладонь к груди, чувствуя удары сердца и почти касаясь ее губами. Она была ошеломлена и настороженна, он – давал ей время. Каждый знал, что другой не спит, и думал о своем, и страшно было нарушать солнечную тишину, наполнявшую гостиную лыжного домика с потухшим камином, недопитой бутылкой вина на столике и открытой коробкой шоколада. И общим теплом под одним одеялом.
Первым не выдержал Март – плечо под щекой Вики шевельнулось, и он осторожно провел ладонью по ее боку, прямо по одежде – от груди к бедру. Поцеловал в макушку.
– Привыкаешь? – спросил чуть хрипловато после сна. И этот вопрос, а скорее, даже звук его голоса вдруг поставил все на свои места – и закрыл все сомнения и страхи прошедшего дня на тяжелый вечный замок. Потому что Вики вдруг поняла, что уже не сможет отказаться от возможности просыпаться вот так, с ним, в тепле и умиротворении.
– Думаю, – ответила она честно.
– О чем, Вик?
– О тебе.
Она не видела его лица, но поняла, почувствовала, что он улыбается.
– Эгоист во мне сейчас бьется в экстазе от восторга.
– Есть с чего, – проворчала она беззлобно, улыбнулась и, смиряясь с новой непредсказуемой жизнью, поцеловала его в грудь. – Чем мы раньше занимались, Мартин?
– Доказывали друг другу, что можем жить отдельно? – предположил он, продолжая мирно поглаживать ее. – Ненавидели? Злились, ревновали, тосковали, верили в собственное равнодушие? Росли над собой? И выросли ведь, Вик. Я стал тем, кем стал, только благодаря тебе. А ты?
