Король Инляндии поджал губы, затянулся и постучал пальцами по своей тетрадочке с планами и схемами.
Ну а если его расчеты неверны, и Ленни не хватит силы? Имеет ли он право колебаться? Или стоит все-таки принять нелегкое решение?
Его величество докурил и поднялся, отложив вопрос до ночи. Ночью он снова встретится с Люком, получит от него информацию – и тогда и поймет, есть ли необходимость рисковать отношениями с Рудлогом ради будущего своей страны.
* * *
Марина
Эмиратский песок был смыт с тела, и я расслабленно стояла у зеркала в спальне, смазывая кремом места, саднящие от солнца, щетины и не всегда нежных рук Люка.
– Да уж, – пробормотала я, вздрогнув от прикосновения к ноющей груди и, вопреки здравому смыслу, счастливо улыбаясь. – Вот так и сходят с ума.
Хотелось плюнуть на все и уйти к Кембритчу в замок, в его спальню, нырнуть в его постель и не выбираться оттуда никогда.
«Как будто ты раньше была очень разумной».
Я подавилась смешком.
«Но сейчас я бью все рекорды, правда?»
Внутренний голос укоризненно промолчал. А я к своему стыду только вспомнила про Марта. И потянулась к телефону.
– Я поросенок, – торопливо призналась я, когда услышала его голос. – Прости, Мартин, прости, не обижайся! Я помню, что мы должны были встретиться!
– Эти страдальческие интонации ласкают слух, – насмешливо отозвался он. – Не переживай, высочество. Мы с тобой два сапога пара.
– Так ты забыл про меня? – возмутилась я, и он захохотал так оглушительно, что я присела на пуфик, улыбаясь во весь рот.
– Ты неподражаема, Марина, – сообщил блакориец, когда отсмеялся. – Видишь ли, у меня в жизни произошли кой-какие изменения. У меня очень уважительная причина.
– У меня тоже, – с неловкостью поделилась я. – Об этом я и хотела поговорить, Мартин. Ну и вообще… я соскучилась. Может, – я оглянулась, прикидывая, как быстро я смогу одеться и принять его в гостиной, – ты заглянешь ко мне минут через десять? Я как раз не ужинала. Выпьем чаю…
– Увы, Марина, не могу, – с сожалением отозвался он.
– Это почему это? – с подозрением осведомилась я.
– Жить хочу, – объяснил барон иронично. – Я только-только уговорил Вики дать мне шанс.
Я совершенно аморально и эгоистично заскрипела зубами и чуть не разрыдалась. И поспешно взяла со столика перед зеркалом сигарету, зажигалку, защелкала ею.
– Ревнуешь? – будто все чувствовал и понимал, проговорил Мартин. Будто стоял рядом и видел, как во мне борются радость за него и свирепая ярость собственницы. – Не нужно, Мариш. Я люблю вас по-разному.
Я затянулась и все-таки всхлипнула.
– Прости меня, Март. Самой от себя противно. Но я уже привыкла, что ты мой. Ты… не бери в голову. Я переживу это. Ты же пережил Кембритча. Только я боюсь…
Он опять понял раньше, чем я успела сказать.
– Конечно, кое-что изменится, Марина.
– Все изменится, – жалобно проговорила я. – Конец нашей дружбе, да?
– А это уже, – сказал Март настойчиво, – как мы захотим, Мариш. Ну, хватит шмыгать носом. Я же не умер. Я просто наконец-то с женщиной, которую люблю.
Я остановила себя, чтобы не начать поскуливать от тоски по нашему смеху, по посиделкам, встречам и нашей близости. Потому что это было бы уже слишком. И я бы наверняка его обидела. Если уже не обидела.
И я сделала над собой усилие и загнала всю всколыхнувшуюся собственническую муть обратно. И заговорила быстро, с отчаянием, пока он не положил трубку.
– Мартин, я знаю, что я плохая подруга. Невыносимая и эгоистичная. И, самое ужасное, я не имею на это права! Потому что… знаешь, где я была в эти выходные? С Люком, Мартин!
Блакориец хмыкнул с интонацией, которая немного успокоила меня.
– То-то ты такая возбужденная.
– И прошлые тоже была с ним, – грустно сказала я. – Я боялась тебе сказать.
– Чувствую себя строгим папочкой, – заметил Мартин смешливо. Кажется, мои всплески ревности его только позабавили. – Но… не переживай. Я вполне понимаю, что ты чувствуешь, Марина. Мне еще пару месяцев назад невыносимо хотелось придушить одного Кембритча. А сейчас это желание только усилилось. Так что я тоже не идеален.
– Воот! – наставительно протянула я. – И я рада, правда, клянусь, я рада за тебя! Я очень сильно хочу, чтобы ты был счастлив. И еще, Мартин, – я уже почти успокоилась и положила сигарету в пепельницу. – Если бы я была на месте Виктории, я бы голову тебе открутила даже за такой разговор с другой.
– Вы вообще опасные создания, – согласился мой друг с нежностью. Не ко мне. К ней.
Я выдохнула и разжала зубы.
– Но все-таки я хочу, – только бы не дрогнул голос, – чтобы мы не перестали общаться и встречаться, Мартин. Я не мыслю жизни без тебя. Поэтому даже если это потребуется делать только днем, в присутствии не менее чем трех свидетелей и даже под запись – чтобы никто не ревновал – я все равно не откажусь. Понимаешь?
– Понимаю, твое высочество. Не переживай. Все устаканится.
– Ты, правда, не сердишься? – поинтересовалась я настороженно.
– Я не умею на тебя сердиться, Марина, – серьезно ответил он. – Жалею только о том, что этот разговор произошел по телефону. Но мы ещё поговорим.
– Обещаешь?
– Обещаю, – очень торжественно поклялся мой друг. – С кем ты ещё сможешь поделиться своими маленькими девичьими секретами? Ложись-ка спать, высочество. Жизнь слишком хороша, чтобы тратить ее на переживания. Ну что, до встречи?
– До встречи, – улыбнулась я сквозь слезы. Услышала щелчок, послушала тишину и со стоном потерла лицо рукой.
Ничего уже не будет так, как прежде.
«Но ведь ты понимала это с самого начала. Или ты думала, что он будет как верный слуга рядом с тобой всю жизнь?»
И он сейчас ни разу не назвал меня «девочка моя».
«А ты, Марина. Ты когда последний раз говорила ему „мой любимый, идеальный мужчина“?»
И мне не нравится Виктория. Потому что она забрала моего Мартина.
«Думаю, ты у нее тоже восторга не вызываешь. И для двоемужества тебе нужно было родиться серениткой».
Я посмотрела на себя в зеркало, поморгала, пытаясь привести глаза в норму, выключила свет и легла в кровать. Долго крутилась – пока не завибрировал сжатый в руке под подушкой телефон.
«Засыпай и думай о том, что мы могли бы делать это вместе».
Люк.
Я выбрала тебя, я умираю сейчас от нежности – но почему мне так больно?
* * *
Я уже дремала, когда скрипнула дверь, включился свет – и я, приподнявшись на локтях, увидела Василину. Она была одета, как для выхода, и вид у нее был счастливый и самый заговорщический.
