– Луциус очень рассчитывал на мой союз с твоей сестрой, Маришка. И когда брак сорвался, чему я несказанно рад, несколько… осерчал. Вытащил компромат на меня многолетней давности и пригрозил, что, если я не решу проблему и срочно не женюсь на ком-то достойном, гнить мне в тюрьме. И сроку дал три дня.
– Почему так срочно? – резонно спросила она.
– Гневается, – легко объяснил герцог. – Сказал, что если дать больше времени, то я извернусь. И он прав, Марина. Так и было бы.
Принцесса молчала так долго, что он уже решил – раскусила его.
– Грязно играет, – наконец, проговорила она – и Люк едва не выдохнул от облегчения.
– Это же Луциус, – сказал он со смешком.
– Я понимаю, почему ты не хотел говорить мне.
– Это хорошо, Маришка.
– Я очень боюсь свадьбы, Люк. Мне нужно привыкнуть к мысли об этом. Я думала, полгода как раз хватит.
– Я знаю, – голос ещё больше охрип, и ощущения стали совсем мерзостными. – Поэтому я предпочту тюрьму.
– Не надо тюрьмы, – расстроенно произнесла третья Рудлог. – Ты можешь решить этот вопрос?
– Я как раз над этим работаю, детка. Не волнуйся. До четверга еще есть время.
– Работай, – попросила она несчастным голосом. – Но если не получится, только посмей мне не сказать! Слышишь, Кембритч?
– И что? – спросил он, будто забавляясь. – Опять наплюем на все обещания и поженимся?
Она испуганно вздохнула. Но тон ее был твердым:
– Да. Какая, собственно, разница – сейчас или потом? Можно будет устроить тайную свадьбу, умаслить Луциуса, а через полгода провести нормальную церемонию.
– Отчаянно смелая принцесса, – это прозвучало очень искренне. – Решила спасти меня.
– Не смейся.
– Ни за что, Маришка. Я считал, что ты, только услышав это, убежишь в ужасе и видеть меня не захочешь.
– Я и сейчас в ужасе, Люк. И очень надеюсь, что у тебя получится решить это другим образом. Но если нет…
– Я постараюсь, Марина, – пообещал он чистую правду. – Я очень-очень постараюсь. Хотя, – он понизил голос, – искушение сделать тебя своей так скоро очень велико.
– Но ведь вы не будете обманывать меня, ваша светлость? – с нежностью поинтересовалась она, и он сжал в руках пачку сигарет, комкая ее.
– Нет, детка. Ни за что.
– Вот то-то же! – проговорила она строго.
Он улыбнулся.
– Утром в четверг я позвоню тебе. Надеюсь, с хорошими новостями.
– Да даже если с плохими, Люк, – мягко сказала принцесса. – Звони. И… мне жаль, что я не могу сейчас быть с тобой.
– Можешь, детка, – проговорил он требовательно, улыбаясь. – Помнишь? Тебе нужно будет только лежать. Остальное сделаю я сам.
– Нееет! – протянула она со смехом. – Не искушайте меня, ваша светлость. Мне пора.
Ему на самом деле тоже было пора. Именно поэтому он с сожалением произнес:
– Хорошей ночи, Марина.
– И тебе, Люк.
Его светлость вышел из подвала – чтобы наткнуться на якобы случайно встретившегося ему на лестнице Леймина.
– А, Жак, – сказал он мрачно. – Вы-то мне и нужны. Удалось выяснить, откуда слита информация?
Безопасник тяжело поднимался по ступенькам рядом с ним.
– Проверили все телефоны, милорд, – ответил он сквозь зубы, – у Майки нашли подсадку. Его разговоры писались, ваша светлость.
– Плохо, Леймин, – сдержанно укорил его Люк. – А где сам Доулсон-младший? Он вернулся, кстати?
– Вернулся, – буркнул Леймин. – Прячется от вас. Боится вашего гнева.
– Вот и пусть прячется. Еще недельку минимум. Скажите, что я очень, очень зол, Леймин, – попросил Люк. – Но как же вы так пропустили?
– Виноват, ваша светлость. Буквально неделю назад проверяли – не было. Хотя, что оправдываться? Не гожусь я, видимо, уже для этой работы, милорд.
– Ну-ну, – сухо сказал Люк. – Я не знаю никого, кто более бы годился, Жак. Вы мне жизнь спасли, помните? Просто учтите повышенный… интерес его величества к моей жизни.
– Уже все перелопатили, милорд, – отозвался Леймин недовольно. – Остальное все чисто. Виноват, виноват.
– Исправим, – успокоил его герцог. – Вот что, Жак. Достаньте мне как можно скорее набор отмычек, в том числе электронную для сейфов. Камуфляж. И все, что нужно, чтобы там, куда я пойду, не осталось ни следа моего, ни запаха.
Старый безопасник остановился, покачал головой.
– Не сидится вам спокойно, ваша светлость. То по ночам… летаете, то под арест себя подводите. Ложились бы вы спать. А то, что вы задумали – что бы там ни было – это дело моих ребят.
– Увы, – со вселенской печалью отозвался Люк и хлопнул ворчуна по плечу, – с тем, что я задумал, никто больше не справится. Жду, Жак. Если получится сегодня – превосходно.
– Сегодня я вам только фуфло достану, – буркнул безопасник. – Завтра, ваша светлость.
Кембритч скрипнул зубами – терять время не хотелось. Но и срываться без подготовки тоже.
– Завтра так завтра, Жак, – сказал он. – Но чтобы самое лучшее.
* * *
Его величество Луциус появился у леди Шарлотты к вечеру. Графиня, уже приученная к ненормированному графику короля – мог он вдруг заявиться и днем, и жадно завалить ее в постель, или не прийти вовсе – всю свою жизнь организовала так, чтобы обезопасить себя от болтовни слуг. Выезжала она теперь только по утрам – когда Луциус точно был занят своими королевскими делами, а к обеду отпускала прислугу и ждала.
Нелегкое это дело и нервное – быть королевской фавориткой.
Леди Лотта сердилась. Язвительно выговаривала его величеству, что чувствует себя менее свободной, чем в браке с Кембритчем. Пыталась действовать лаской и хитростью – и он делал вид, что поддается – но все начиналось заново. Холодно приказывала не приходить больше – о, он прощал ей и тон и недовольство, и только усмехался, сжимая ее и сдирая с плеч одежду. Χмурилась. Сжимала губы и отворачивалась от поцелуев. Кричала «убирайся» и в сердцах швыряла на пол его подарки – бесценные украшения. Уезжала в свое графство, в имение Мелисент-хаус – но стоило услышать сдержанный голос по телефону, услышать его «Я жду, ты нужна мне, Лотти» – и она возвращалась через телепорт обратно и покорно ложилась с ним в кровать. И слушала его, и обсуждала государственные дела, будто всю жизнь проработала министром – он иногда иронизировал, но не перебивал. Или рассказывала про дела своего графства, или после просьб любовника – о детстве Люка, много, улыбаясь, и чувствуя парадоксальную слабость к мужчине, который стал причиной стольких лет горечи – и на чьем плече она сейчас лежала.
За эти несколько недель леди Шарлотта получила столько эмоций и столько счастья, сколько испытывала только в далекой юности. С ним же. И все прошедшие тридцать шесть лет казались покрытыми серой патиной. Только дети и оставались яркими цветами в этой бессмысленной серости.
