Только я чуть успокоился на эскалаторе, как сзади кто-то вдруг спросил: — Не подскажете, как на Садовую пройти?
Садовая была совсем рядом с метро, было странно этого не знать. Но я ещё больше удивился, когда обернувшись увидел того самого парня из вагона.
— Да вот, как выйдете из метро, сразу направо по трамвайным путям.
— Покажете?
— Конечно.
Где я видел его раньше? Наверное, один из клиентов. Мы вышли на улицу, я принялся объяснять ему что-то про трамвайные пути и Гостиный Двор, как он вдруг спросил:
— Не хочешь познакомиться?
Опять это чувство ужаса перед неминуемым, этот взгляд за борт самолёта перед прыжком, эта дверь, которая снова приоткрылась и манила меня чем-то неизвестным и оттого пугающим.
— Меня Артём зовут, — совсем тихо произнёс я.
— А я Андрей.
Андрей! Конечно, это он! Катин будущий муж, который не помнил меня, потому что мы лишь мельком виделись в метро несколько месяцев назад. Я вдруг понял, в какой переплёт попал, и мне на мгновение захотелось расхохотаться, но потом страх снова сжал всё внутри, и я продолжил разговаривать с ним, как будто мы только что познакомились.
— А ты куда идёшь, Артём?
— Мне квартиру надо показать, я агентом по недвижимости работаю. А вам разве не на Садовую нужно?
— Да нет. Не нужно мне на Садовую. Я что, похож на идиота? — улыбнулся Андрей, — я так просто спросил, чтобы разговор завести. И давай уж на ты.
Он предложил проводить меня, я согласился. По дороге я рассказал ему о себе, о работе, о школе, о том, что понятия не имею, куда буду поступать, но куда-то поступать нужно. Он, как выяснилось, работал редактором в одной из местных газет.
— А что, сложно журналистом работать?
— Да нет. Надо уметь писать и, в общем, любить это. Ну и везение нужно какое-то. В нужном месте в нужное время, как говориться. Хочешь попробовать?
— Да я не знаю даже. Я никогда не писал ничего.
— Ну ладно, «не писал». Сочинения-то в школе писал? Стихи, небось, писал?
Я покраснел при последних словах, но сознался, что да, писал стихи.
— А где надо учиться, чтобы стать журналистом?
— Ну, я журфак в университете заканчивал, но вообще много где есть такие факультеты. Надо только готовиться заранее, потому что конкурс большой.
Я вдруг отвлёкся от обстоятельств нашего знакомства, меня увлекла эта новая идея. Я-то никогда не думал о журналистике как о возможной профессии, но ничто не препятствовало этому. Мне на самом деле нравилось писать, к тому же это было бы прекрасным решением моего физико-математического вопроса и всех этих политехов-военмехов. Конкурс меня нимало не смущал, главное, что за грядущим июнем и выпускными экзаменами появлялось что-то осязаемое, более того, привлекательное.
Мы дошли до дома, где я показывал квартиру. В этом маленьком грязном дворе в центре города не было ни света, ни воздуха, так что казалось, будто стоишь в каменном мешке.
— Как тут жить вообще можно? — протянул Андрей, оглядываясь.
— Тш. Сейчас мне клиента спугнёшь, — ответил я с улыбкой. Я уже немного освоился и мог позволить себе пошутить.
— Хочешь, подожду тебя, а потом погуляем? Или ты торопишься?
— Ну, мне в школу вообще-то надо, но можем и погулять. Когда я увидел пару, вошедшую в арку, то сразу понял, что ничего у нас не выйдет: слишком большой живот был у мужчины и слишком дорого была одета его спутница.
Мы долго бродили по улицам. Андрей задавал много вопросов, но моя жизнь была такой неинтересной по сравнению с его. Работа в газете, статьи, интервью, встречи с влиятельными людьми. Выяснилось, что мы соседи (ещё бы!), но он ни слова не произнёс о Кате. Я решил не портить наше знакомство и не признаваться, что знаю его будущую жену. Потом как-нибудь скажу.
Казалось, между нами не было разницы в возрасте. Хотя он был много умнее и опытнее меня, говорили мы на одном языке. Я понял, что Катя имела в виду, когда рассказывала, как всё время учится у Андрея чему-то новому, стало очевидно также, что у Артура не было никаких шансов.
Мы замёрзли, и Андрей предложил зайти в кафе погреться. Я никогда раньше не был в кафе, только в далёком детстве бабуля водила меня есть мороженое в кафетерий, который я гордо называл рестораном. У меня было совсем немного денег, но я подумал, что если закажу один чай, то должно хватить. Вот она, взрослая жизнь практикующего журналиста: шёл по улице, захотел погреться, зашёл себе в кафе. И никаких мыслей о том, на что жить следующую неделю.
Он заказал кофе и какие-то пирожные, я ограничился чаем. Мы сидели совсем близко друг к другу в пустом зале, только вдали официантка гремела пустой посудой за баром. Столик был накрыт клеёнкой с красными и белыми квадратами, посреди стояла белая стеклянная вазочка с фиолетовыми пластмассовыми герберами. Мы сидели у стены, перед нами стоял ещё один ряд таких же столиков с клеёнками и герберами, а за ними в большом наполовину замёрзшем окне медленно падал снег, проходили укутанные в шарфы прохожие, и казалось, что если добавить ещё музыку, к примеру, из «Служебного романа», то можно представить, что всё это — сцена в кино. Я начал напевать про себя эту мелодию и мне вдруг стало так радостно и спокойно, как будто я и вправду был героем какого-то прекрасного романтичного фильма, а не сидел здесь с будущим мужем девушки моего лучшего друга, с которым мы познакомились при таких странных обстоятельствах.
Он смотрел на меня каким-то тёплым взглядом и неожиданно взял меня за руку. Я дёрнулся, бросил взгляд в сторону официантки, но она была слишком далеко, чтобы нас видеть. Моя испуганная ладонь сначала судорожно сжалась, но потом расслабилась от его нежных прикосновений.
Сердце часто забилось, и мне стало казаться, что оно выстукивает мелодию из фильма. Я старался не смотреть на него, мне хотелось растаять, чтобы от меня осталась одна только ладонь, и он бы всё держал меня в своей руке и поглаживал кончиками пальцев.
— Придёшь ко мне в гости? — спросил он тихо, почти что шёпотом, хотя нас было некому слушать. Мелодия в моей голове оборвалась.
— А как же Катя? — чуть не вырвалось у меня, но я вовремя сдержался и просто кивнул головой.
Мы договорились, что я приду к нему вечером на следующий день. На вопрос о Кате мне ответил в школе Артур, сказав, что она снова уехала к родителям.
Я не помню, как одевался и что надел, как дошёл до его дома. Всё это происходило в полусне, полубреду. Я отключил сознание, чтобы не думать, не анализировать, не принимать решений, а просто двигаться, как робот, которому ввели программу, обязательную для исполнения. Я не задавал себе вопросов, стоит ли идти и почему это надо делать. Дверь, в которую я должен был войти, теперь была открыта настежь, и у меня больше не было выбора. Если бы он не ласкал мою ладонь или был бы груб, или скабрёзен и пошл, как Агасфер, или как-то иначе расплатился за мой чай, не деликатно спросив меня, не буду ли я против, если он заплатит, а, к примеру, дав почувствовать, что платит-то он, у меня была бы лазейка, была бы причина, за которую можно было бы ухватиться и остаться дома.
