За несколько часов мир изменился. Вопросы, которыми я задавался столько лет, не нашли ответов, но просто это были неправильные вопросы. Вся моя сознательная жизнь до этой упаковки сметаны представилась мне чёрной дырой, в которой бездарно пропали годы упущенной радости.
Мамины собрания, кармические задачи, церковь, осознание собственной неполноценности… Вот что важно в жизни: чтобы рядом был другой человек, который отвечает на твои ласки, поддаётся тебе, хочет быть рядом с тобой. Я забыл уже обо всех неприятных моментах и думал только о том, что теперь-то я знаю, что делать. Теперь-то я буду по-настоящему счастлив.
Прогремевшая за окном снегоуборочная машина возвестила утро. Я так и просидел всю ночь на кухонном столе. Надо было хоть немного поспать — с утра предстояла контрольная по физике, которую ни в коем случае нельзя было завалить. Я вернулся в комнату, лёг рядом с Андреем, прижался к нему и уснул.
Мне снилось, что я, маленький, бегаю по даче в одних шортах без майки и кто-то поливает меня водой из шланга. Вода не холодная, даже тёплая, но я всё равно кричу, смеюсь и всё бегаю и бегаю туда-сюда. А потом уже сухой захожу в дом и иду по длинной комнате, которая оказывается прихожей и кухней одновременно. Я слышу запах нашего дома и другие запахи, которые вливаются в него из сада через открытые окна веранды.
Мухи жужжат, и одна из них бьётся о стекло единственного закрытого окна.
Я чувствую, что складки баб-Аниного платья касаются моих голых коленок, и мне приятно от того, как развевается ткань. Я иду тихо-тихо, чтобы никого не спугнуть, хотя знаю, что в доме пусто. Подхожу к трюмо, смотрю в зеркало и вижу себя, но не мальчика в платье, а себя взрослого, в джинсах и сером свитере, в котором я хожу в школу. Передо мной стоит бабулина музыкальная шкатулка в форме фортепьяно. Я открываю её, зная, что она не заиграет, потому что сломалась очень давно, но из неё неожиданно раздаётся мелодия «К Элизе». Я с удивлением слушаю, как она проигрывается полностью. Я знаю, что второго раза не будет, она должна замолчать, но почему-то мелодия повторяется снова и снова, пока я не просыпаюсь, чтобы понять, что она на самом деле играет в комнате. Я лежу какое-то время с закрытыми глазами и слушаю механическую музыку, потом Андрей начинает ворочаться, встаёт, подходит к стоящему на столе электронному будильнику, нажимает на кнопку и ложиться обратно в постель. Через пять минут история повторяется, и через десять Андрей понуро идёт в ванную, не взглянув на меня.
Мы попрощались быстро, без сентиментальностей. Андрей попросил не звонить ему, потому что он «живёт не один и не хочет, чтобы возникли какие-то подозрения», но обещал найти меня, как только снова будет возможность встретиться.
Я шёл домой с осознанием того, что я теперь другой. Это случилось. Я раньше не понимал, что мне нужно, чтобы стать окончательно взрослым, но было необходимо именно это. Дома, деревья, трамваи, машины, снег под ногами, тучи над головой, пешеходы — всё казалось прежним, но я как будто снял тёмные очки, и привычные вещи стали видеться по-новому.
Особенно прохожие. Они ни о чём не догадывались и просто спешили по своим делам, не обращая на меня внимания, но я-то знал, что теперь я перешёл в другой разряд, встал на одну с ними ступеньку. Я улыбался сам себе от огромного всеобъемлющего счастья, которое теперь будет длиться вечно, потому что иначе нельзя. Ведь счастье это не зависело от будущего, оно было принесено произошедшим, а значит, у меня его уже не отнимешь.
Домой я пришёл достаточно поздно, нужно было хватать рюкзак и бежать в школу. Как только я открыл дверь, в нос ударил непривычный с утра запах сигарет. Мама. Во вчерашнем сомнамбулическом состоянии я совсем о ней забыл. Но она была — и была дома, и, видимо, тоже не спала всю ночь, но совсем по другой причине. В квартире было накурено так, что выступали слёзы. Когда я вошёл в коридор, она уже стояла там, сигарета в руках, красные от бессонной ночи глаза, уголки губ опущены от гнева и обиды.
— Ну. Ты где был? — тихо спросила она. Она всегда начинала скандалы тихо, чтобы показать, что она и не собиралась орать на меня, но я сам её вывел.
— У друзей, — прошептал я, понимая, что это объяснение её вряд ли удовлетворит.
— У каких друзей?
— Ты их не знаешь.
— Ах, я их ещё и не знаю. Так, замечательно. А кто тебе разрешил ночевать не дома?
— А что такого? — всё так же тихо спросил я.
— Да ничего! Что такого?! У него ещё наглости хватает спрашивать, что такого! А я должна не спать ночами, волноваться, потому что он с друзьями, видите ли, развлекается! — мама перешла на ор, но хорошо хоть, что от меня ничего больше не требовалось, кроме как стоять и ждать, пока она не выдохнется. — Мало того, что ты не дорос ещё, чтобы ночевать неизвестно где, так ты хотя бы мог позвонить и сказать, что домой не придёшь! Это что за новые манеры такие? Ты решил совсем с ума меня свести?!
Мама кричала и кричала, я уже безнадёжно пропустил первый урок, а она всё не собиралась останавливаться. Под градом упрёков я прошёл в свою комнату, взял рюкзак и был готов уйти, как только закончится экзекуция.
Самое неприятное заключалось в том, что она была права, и мне действительно было стыдно, что я не оставил никакой записки. Но выкажи я раскаяние в части содеянного преступления, для мамы это означало бы, что я принял свою вину полностью. То есть у меня не было бы больше возможности ночевать не дома. Поэтому я ждал, когда она перейдёт к частностям, чтобы отстоять для себя этот пункт.
— Ну и где же ты ночевал, что за друзья такие?
— Неважно, — прошептал я.
— Что значит «неважно»? А где мне искать тебя, если тебя дома нет, это тоже неважно?
— Не надо меня искать.
И тут началась обычная перестрелка, в которой мама палила из гаубиц, разнося всё вокруг, а я отвечал скромными выстрелами из винтовки, но гаубицы ничего не могли сделать против моей винтовки, потому что она была тихая, но упрямая.
В результате мама отпустила меня в школу, но, поскольку ни к какому финальному решению мы не пришли, бой нельзя было считать законченным. К этому я тоже привык: если ей не удавалось сломить моё сопротивление сразу, она с новыми силами бралась за дело позже, пока не понимала, что всё бесполезно и придётся со мной если не согласиться, то по крайней мере закрывать глаза на то, что я преступаю её запреты.
Скандал вылетел у меня из головы, как только за мной захлопнулась дверь парадной. Меня снова охватило безграничное счастье от произошедшего и ещё от того, что никто не знает об этом. Это была моя тайна, наша с Андреем. Даже Артур заметил, что со мной что-то не так и спросил на перемене, отчего я такой приподнятый, на что я ответил со всей загадочностью, на которую был способен: — Ну, есть причины.
Он не стал меня допрашивать, следуя давней традиции, что когда один из нас не хочет о чём-то рассказывать, второй не задаёт вопросов.
Андрей, Андрей, Андрей. Он не выходил у меня из головы ни на минуту.
