— Ну, как я теперь в школу пойду, такой заплаканный? Все подумают, что меня мама наказала.
— Ну, ты им скажи, что не мама наказала, а что поломалась твоя любимая машинка, — ответил Андрей.
— Так примерно и есть, так что и врать не придётся, — сказал я более серьёзно: внезапная весёлость прошла, оставив ощущение пустоты.
Мы оделись и вышли на улицу, Андрей побежал к остановке, он и так сильно задержался, а я решил не ходить в школу вовсе. Стоял пасмурный зимний мартовский день, но было сравнительно тепло. Домой я тоже решил не идти, чтоб не наткнуться на маму.
Да. Пора назвать вещи своими именами. В конце концов, я ведь неспроста полюбил мужчину. Эти истории с Сергеем, Артуром и мои фантазии — всё говорило только об одном. Я — гомосексуалист. Очень приятно, а вас как?
Ещё можно меня называть гомиком, гомосеком, педиком, голубцом, педрилой, голубым, петухом или просто пидором. Ничего от этого не изменится. А роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть чем. И все эти определения, созданные чтобы оскорблять «нормальных» мужчин, для меня не играли никакой роли, потому что были просто немного обидными номинативами моей сути.
Я не хотел верить, что мы больше не увидимся с Андреем, но даже если и так, я был благодарен ему уже за то, что он помог мне понять, что не стоит даже пытаться найти какую-то там девушку. Наоборот, мне нужно искать, как сказала бы мама, единомышленников среди таких же, как я. Я не знал, где и каким образом их искать, но был уверен — рано или поздно они найдутся, не в деревне же я живу, в самом деле.
Мне стало легко от того, что я нашёл то слово, что так долго скрывалось и боялось быть произнесённым. С Андреем или нет, теперь я знал, что я такое.
{Пятница, 20 марта, 23.30}
[Мастурбация]
Синее небо стремительно мчится,
Бег свой скрывая в белой пыли,
Могут угнаться за ним только птицы.
С птицами я — Сальвадор Дали.
Мысли взлетают и тают звуки,
Струны сорвутся — напряжены,
Нервно зажали их нежные руки,
Под неослабным гнётом вины.
Бездной бесцветной окрашена память,
Временно снят сакральный запрет,
Линии тела боятся поранить
В образах прошлого тусклый свет.
В бешеном темпе проносится время,
Ружья готовы, команда: «Пли!»
Вверх. Но всего на одно мгновенье.
Смерть. Ты в глаза ей сейчас смотри.
Пальцы расплавятся в пламени страсти,
Терпко целует сладкий порок,
И это мертвенно-бледное счастье
Стонет о том, что ты одинок.
Целую неделю я был страшно занят. Днём я выслушивал жалобы Артура или Кати, или их обоих вместе, а вечером ругался с мамой. Не было ни секунды покоя. Андрей не звонил, но его имя произносилось так часто, что мне казалось, мы живём впятером. Несмотря на нашу последнюю беседу, я был уверен, что мы увидимся. Но даже если и нет, всё равно он навсегда останется в моём сердце, как мой первый любовник, моя первая любовь, мой первый мужчина. Достаточно было прокрутить в голове эти словосочетания, как на душе становилось хорошо и спокойно, и казалось, что всё сложится так, как мне того хочется, и мы непременно будем вместе.
Через неделю он и правда позвонил и предложил увидеться. Наутро, впрочем, снова завёл разговор на тему, что нам не стоит больше встречаться, но в этот раз я уже не расстраивался, потому что знал, что пока рядом нет Кати или ещё какой женщины, Андрей будет моим.
Наша связь стала похожа на отношения сигареты и курильщика, который решил завязать. Иногда Андрей пропадал на неделю или две, потом его прорывало, и мы встречались каждый день. Никогда нельзя было предсказать, когда случится следующая встреча, но я всегда был уверен, что мы увидимся, это знание согревало меня, и ожидание становилось не таким мучительным. Катя уехала-таки к маме, но отнюдь не работать дояркой, а готовиться к поступлению в лицей, до которого оставалось не так много времени. Никто из нас четверых не представлял, что будет дальше. Артур не собирался съезжать от родителей, Катя рассчитывала летом приехать в город, чтобы остаться здесь окончательно, но жить у Артура было невозможно, а Андрей не думал прощать её (мы ни разу не обсуждали с ним этот вопрос, но мне казалось, что их отношения закончены). Может быть, они просто ждали какого-то бога, который вдруг явится в самый последний момент и решит все их трудности появлением какой-нибудь тётушки с больным сердцем и однокомнатной квартирой? По крайней мере, в будущее Катя и Артур смотрели с оптимизмом, пусть неоправданным, но немного успокоившим мою совесть. В конце концов, мне тоже предстояло непростое лето: я готовился к поступлению в университет.
Так что вместо того чтобы страдать на диване, приходилось проводить всё свободное время с учебниками по истории и английскому.
Однажды утром Андрей разрешил мне остаться у него, потому что в школу мне нужно было только к третьему уроку, а мама сидела на очередном больничном и ругалась ещё больше. Уж она бы точно устроила мне головомойку из-за того, что я снова не ночевал дома. Мы позавтракали, Андрей ушёл, а я устроился с учебником за его столом. Даже при открытых форточках в квартире было очень тепло. Вместе с солнечными лучами с улицы проникал в дом тот весенний запах, который бывает только в середине мая: свежие листья, перекопанная на газонах земля, чистота и какая-то свобода. Если бы меня спросили, чем пахнет свобода, я бы вспомнил именно этот запах.
Мне нравилось оставаться в его квартире одному. Можно было воображать, что мы живём вместе, как семья. Андрей вот ушёл на работу, а я готовлюсь к экзаменам. Катя, наверное, так же готовилась к экзаменам… Хотя нет.
Она встречалась с Артуром и со мной в это время, изменяя не только Андрею, но и самой идее семейной жизни. Вот уж чего я точно никогда не буду делать, так это изменять тому, кого люблю!
Вдруг я услышал скрип открывающейся двери. Я решил, что Андрей что-нибудь забыл, и пошёл встретить его в прихожей. Но там меня ждал не Андрей. Воровато оглядываясь, в квартиру вошла Катя. Я стоял в дверном проёме, мне в спину светил яркий солнечный свет, слепивший Катю так, что она не сразу заметила и не сразу узнала меня. Эмоции пробежали по её лицу, выражая работу мысли, происходившую в голове: испуг, удивление, снова испуг, гнев и всё это сменилось выражением какой-то беспомощности.
Катя хотела что-то сказать, но слова застряли у неё в горле, вместо них вырвался только хрип, какой издают актёры в кино, когда им в спину втыкают нож. Она вдруг вся собралась, всхлипнула, повернулась и выбежала из квартиры, забыв в двери свои ключи. Всё это время я стоял не шелохнувшись. Вот она, та минута, когда за всё приходится расплачиваться. Слишком скоро она наступила.
Здесь мне было оставаться нельзя, Катя могла вернуться. В школу я тоже идти побоялся, потому что Артур уже наверняка обо всём знает. Что я скажу ему? Рассказать ему правду? Признаться в том, что я сделал это из-за любви? Открыться ему в самом сокровенном, что известно только Андрею и, по несчастливому стечению обстоятельств, моей маме? Это было бы слишком. Он никогда не сможет понять меня. Лучше быть в его глазах предателем, чем пидорасом.
