На заключительном этапе афганской эпопеи В.И. совершенно четко определил главную задачу армии – покинуть Афганистан без потерь. Сделать это удалось, людские потери в 1988–1989 годах были незначительными. Только сейчас можно оценить, насколько трудно было последовательно провести эту линию, как много приходилось убеждать, лукавить, как трудно было противостоять давлению Наджибуллы и КГБ. Варенникова загоняли в новую войну с Ахмад Шахом в начале 1989 года. Он спас сотни советских жизней и тысячи – афганских. “Самый мирный генерал”, – подшучивал он над самим собой.
В Москве мы иногда общались по телефону. Он тяжело переживал все происходящее – развал великой страны, экономическую разруху, гонения на армию, поругание прошлого. Не знаю, когда В.И. был вовлечен в заговор и какую роль в нем сыграл. Знаю, что никакой личной корысти у него быть не могло. Была боль за Отечество. Думаю, что В.И., как и многие другие, не осознавал, что ход истории неумолим и возврат к прошлому невозможен даже на время. Валентин Иванович всю свою жизнь был солдатом и ввязался в проигранный бой.
О.Д. Бакланов. Бывший министр, бывший секретарь ЦК и заместитель председателя Совета обороны, а неформально – полновластный распорядитель военной промышленности и науки.
В ноябре 1988 года в составе возглавляемой Баклановым делегации я летал в Кабул. Деловой, предельно лаконичный и властный человек, никогда не повышавший голоса и очень уважительно относившийся к людям. В афганских делах, по моим наблюдениям, он полностью подпал под влияние Крючкова и в меру своих немалых сил вел линию на безоговорочную поддержку Наджибуллы. Мне довелось видеть, как О.Д. инспектировал советскую воинскую часть под Кабулом (вывод войск еще продолжался). Он разговаривал с солдатами не для того, чтобы продемонстрировать столь необходимую партийным лидерам демократичность. О.Д. выяснял у солдат качество их снаряжения, оружия и боевой техники. Кое-что из услышанного его изрядно огорчило, но не знаю, удалось ли ему поправить дело. К этому времени военно-промышленный комплекс нашей страны уже начал разрушаться.
При вылете из Кабула аэродром был подвергнут ракетному обстрелу. Горел склад с боеприпасами, ракета упала на взлетную полосу, другая (об этом мы узнали в Москве) угодила прямо в помещение, где отдыхали советские военные летчики, и пятеро из них были убиты на месте. Находиться в самолете было неприятно: негде укрыться. О.Д., а глядя на него, и остальные вели себя так, будто находятся на 8-м этаже здания ЦК.
Второй и последний полет в Кабул с О.Д. был в апреле 1991 года – отклик на очередной зов Наджибуллы о помощи. Линия О.Д. на безоговорочную поддержку Наджибуллы была проведена четко, с оговоркой на необходимость поиска политических решений.
Бакланов не мог, полагаю, пережить происходящее у него на глазах крушение уникальной военно-промышленно-научной махины. Она создавалась для войны и не могла выдержать затяжного мира. Страна не в состоянии была содержать эту махину. У политического руководства не хватало воли, авторитета, мужества, чтобы демонтировать ее постепенно, сообразуясь с национальными интересами. Боюсь сказать – не хватало интеллекта, ибо именно интеллект – и первейший предмет гордости, и, говоря честно, – самое слабое место союзных верхов.
Бакланов принадлежит, мне кажется, к числу тех, кто не смог выйти из традиционной системы ценностей, увидеть, что мощь страны не столько в пушках, сколько в масле.
Отступление № 2:
о лжи и насильственном обращении в фальшивую веру
Нас заставляли верить не только в божков, идолов, ниспосылающих благодетельное сияние осчастливленным низам из высочайших, непостижимых земным умом сфер. Нас заставляли верить и в идеи, рожденные в тех же сферах.
Из раз и навсегда данной колоды презумпций и постулатов ловкая рука шулера выхватывала именно ту карту, которая должна выиграть. Занятный и печальный перечень: мировая пролетарская революция, загнивание капитализма, обострение классовой борьбы, космополитизм, диктатура пролетариата, монолитность, общенародное государство, новый тип человека, идеологическая диверсия, руководящая роль партии, реальный социализм, Москва – образцовый коммунистический город, однопартийность, ускорение, коммунистический труд, экономная экономика, многопартийность, плюрализм, новое мышление (по старой привычке мудрецы в нашем институте разработали курс “Философские основы нового мышления”), православие, духовность, социальная справедливость, рынок (это уже из другой колоды, но тоже крапленой), федерация, гуманность, конфедерация, свободная ассоциация… Противно вспоминать и противно писать, но надо.
И всю эту белиберду, творение неистребимого племени теоретиков (это именно племя, со своей родословной, отцами семейств, подрастающим молодым поколением), всю эту дрянь нас заставляли конспектировать, заучивать наизусть, декламировать на экзаменах и хором петь на собраниях. Странная религия, где менялись боги, менялись молитвы, но оставался неизменным ритуал и символ веры – власть партии.
Слова и понятия “совесть” в жульническом наборе карт не было и, боюсь, никогда не будет. Людей честных, распознавших нечестную игру, травили, и мы радостно и зло клеймили очередную жертву.
“Традиционные ценности” отчаянно защищались, уползали с ворчанием, расточались в яростных спорах. Социализм, Октябрьская революция, Ленин, “ведет на подвиги советские народы Коммунистическая партия страны”…
“Все призрак, пепел, прах и дым. Исчезнет все, как вихорь пыльный…”
Отступление № 3,
продолжение отступления № 2,
чрезвычайно краткое
“В нашей действительности невозможно допустить, что принципом отношений с подчиненными, равными себе, начальниками, со всем окружающим человеческим миром может быть честность. За этим видится самый изощренный подвох”.
Так писал в своем дневнике мой ближайший когда-то друг, индоиранский житейский философ Кришнамурти. Думается, что, путаясь в трех соснах заблуждений, он набрел-таки на близкую к истине мысль.
Действующие лица
(Продолжение)
По сообщениям печати, заговорщиков перевели на общий режим, на тюремную баланду. Это может означать лишь одно – они говорят не то, что хотелось бы услышать следствию. Баланда должна помочь им увидеть свет истины. Если и баланда не окажет действия, то найдутся другие средства, несомненно гуманные и демократические.
Бакатин заверил Бейкера, что расстрел заговорщикам не угрожает. Вернее, выразил твердое мнение, что суд на такой приговор не пойдет. Наш суд всегда был достаточно предсказуем.
Самое тяжелое – это отсутствие улик о причастности к заговору. Оно свидетельствует об исключительной хитрости и коварстве заговорщика. «И даже если не был причастен и не знал, то мог бы, проявив некоторую расторопность, узнать и, видимо, узнал, но не сознается…» Логика швейковского жандарма.
