В институте мы ласково звали Витю – самого старшего из нас, прошедшего армейскую службу, работу на заводе и имевшего жену и дочь – Папулей или просто Папой. Папиндером Витя стал несколько позже, когда, преодолев курс наук в МГИМО за шесть лет – до сих пор мне непонятно, зачем и чему можно столько учиться – поехал на работу в Индию. Там к нему это индийское прозвище и пристало.
Учеба, особенно иностранные языки – хинди и английский, – давались уже немолодому Вите с трудом. По хинди у него был вообще «гроб», да и с английским дело обстояло немногим лучше.
Вот представьте себе заданьице – за месяц прочитать дома какую-нибудь книжку на неадаптированном английском языке, доложить и обсудить ее содержание на уроке. Бедный Витя! Он ведь, как на грех, взял в институтской библиотеке повесть какого-то английского классика, написанную, как положено, нудным и тяжелым языком. Впрочем, кое-что из прочитанного Витя все же понял.
Наступил день, когда надо было докладывать домашнее чтение нашей англичанке – молодой, очень симпатичной и жеманной даме, которая всем нам страшно нравилась совершенно неплатоническим образом. Чувствуя силу своего шарма, учительница разговаривала с нами довольно кокетливо и, как казалось нам, молодым самцам, с каким-то особым подтекстом во взоре.
Я бодро отбарабанил свой текст, другие – тоже, и очередь дошла до Вити. Распластавшись от волнения грудью по парте и судорожно вцепившись в ее края руками, Витюша вытаращил и без того слегка выпученные глазки и начал спотыкающийся рассказ. С большим трудом я понял, что речь шла о любовной истории двух молодых людей – бедного юноши и ответившей ему взаимностью богатой девушки. Ну, в общем, обычные английские «сопли в сахаре». «Все было у них хорошо, они должны были пожениться, как вдруг молодой человек взял да и застрелился», – закончил Витя свой доклад и испуганно уставился на преподавательницу, маленький, полулысенький, пучеглазенький, шепелявенький, с горбатым носиком, изнуренный учебой человек.
Выдав одну из своих самых кокетливых улыбок, хорошенькая англичанка спросила, на английском, конечно: «Виктор! Я что-то не пойму. Все у них было хорошо, пожениться вроде решили и вдруг – бац! Как же так?»
Витя напрягся еще сильнее и пояснил: «Так он не мог жениться! Он был такой бедный, у него даже пениса не было…» Витя, несомненно, хотел сказать что герой рассказа был «pennyless», т. е. без «без копейки денег», но сказал «penisless», т. е. «без пениса».
Звенящую тишину в классе разорвал голос англичанки: «Тогда понятно! Без него никуда». Потный Витя тихо пробормотал: «Мля», а я закатился в припадке истерического смеха и катался по парте, пока меня не выгнали из класса вон. Так у Витюшеньки неожиданно появилось еще одно ласковое прозвище – «Шепелявый Пенислес».
Хинди у нас вел Владимир Иванович Горюнов, не жалевший едкого словца в наш адрес. Войдя в класс, Владимир Иванович с наслаждением шваркал об стол двухтомный учебник хинди – каждый том был по размеру и весу с добрый кирпич – так что пыль поднималась столбом, рявкал «Садитесь, болваны!» и приступал к истязанию будущих светил отечественной дипломатии.
«Виктор Васильевич», – нарочито ласково обращался он Папиндеру, – не могли бы вы любезно сообщить, как будет на хинди…» – и называл какое-нибудь слово. Витя, как правило, сначала мучительно мычал, а потом выдавал что-нибудь несусветное. «Кто к нам мыча придет, тот мыча и погибнет. Болван!» – констатировал Владимир Иванович и продолжал опрос. «Ну, а вы, Юрий Петрович, что скажете? Тоже не знаете ни хрена? Все с женой занимаетесь? Болван!» Доходила очередь до меня. Я, как правило, отвечал быстро и правильно, но если, не дай Бог, я не знал ответа, то Владимир Иванович с утроенным сладострастием называл меня болваном, давая понять, как далеко мне до моего отца, который когда-то учил здесь язык урду.
Несмотря на все истязания, Владимира Ивановича мы уважали за его искреннюю, хотя и напрасную надежду научить «болванов» своему любимому языку. Да и вообще, он был очень хороший человек.
Витя потом работал консульским сотрудником в Бомбее, Мадрасе и Дели. В первых двух точках язык хинди не в почете у местного населения, предпочитающего ему свои родные языки – маратхи и тамили. В Дели Витя возглавил консульский отдел огромного посольства и блестяще справлялся со своими задачами. Совершенно без языка хинди. Спрашивается, зачем на протяжении шести лет из него вынимали душу, истязая его при помощи сложного восточного языка?
Дело не в этом. Витя был отличный, добрый человек с живой душой. Люди тянулись к нему – и наши, и индийцы. Витя часто встречал их веселой песенкой: «Ты скажи мне, ты скажи мне, че те надо, че те надо?..»
Недавняя преждевременная смерть Вити выдрала из моей души большой кусок счастья и любви. Эх, Витенька, Папиндер ты мой любимый, зачем ты так рано ушел? Мне стало без тебя гораздо хуже и скучнее.
Культурная обезьяна
Все знают, что мы немножко произошли от обезьяны. Обидно, зато не вызывает сомнения, что мы лучше – у нас нет хвостов, шерсти намного меньше, а когда кричим друг на друга диким голосом, то членораздельно или почти так, в отличии от обезьяны. Самое главное – у нас есть культура, и поэтому мы выше, чище, умнее наших древних предков. Ой ли? Вот послушайте историю.
В конце каждого года в бюджете посольства, как правило, оставалась неизрасходованной приличная сумма денег по статье «командировки». Ее надо было обязательно потратить, ибо на следующий год Москва вычла бы ее из бюджета. Поэтому посол разгонял дипсостав по всей Индии в командировки, чаще всего совершенно бессмысленные, лишь бы деньги потратить. Вот и Вадим Смирнов, первый секретарь, был делегирован в Мадрас, где его радостно встретил, накормил и напоил Витя Гончаров, о котором я рассказывал. Быстро завершив официальную часть и подписав у генконсула командировочное предписание, друзья помотались немного по городу и направились посмотреть пещеру с огромной статуей Будды, высеченной из камня.
Бегло осмотрев Будду и оставшись им в целом довольными, приятели уселись в укромном местечке там же в пещере, достали бутылку виски, выпили и закусили бутербродами, предусмотрительно захваченными Витей. Выпили еще. И еще… Завязался дружеский разговор о всякой всячине, например, о смысле жизни, да и где не поговорить-то, как в индийской пещере.
Пришла обезьяна – такой большой, красивый лангур с длинным хвостом, называемый индийцами «хульман». Обезьяна была очень вежливой. Она села в стороне и, дождавшись, когда белые господа, заряжая стаканы, отвлеклись от беседы, протянула лапу ладонью вверх, прося поделиться с ней вкусным бутербродом. В отличие от противных макак и мартышек, бесцеремонно отнимающих еду у людей, лангур повел себя самым культурным образом. Фигура его дышала достоинством и благородством.
Жадные, пьяные люди не оценили хороших манер. «Тебе какого хульмана надо!? Пшел вон!» – рявкнул Витя на правах хозяина банкета.
Обезьяна обиделась, очень! Она-то к людям со всей душой, а они!.. Схватив барсетку, в которой командированный Вадя Смирнов держал деньги, паспорт и билет на обратный рейс в Дели, лангур в два прыжка вскочил на голову Будды и смерил оттуда приятелей взглядом, исполненным холодного презрения.
