У каждого своя Меланхолия, ведь, только пытаясь понять ее причины, человек может найти свой собственный выход. Для Триера и Кристевой (они оба – поклонники Хайдеггера) выход очевиден – это забота. Сначала Жюстин нуждается в заботе, и Клэр помогает ей, потом ровно наоборот. В конце они строят «игрушечный домик», иллюзорно защищающий ребенка от страха надвигающегося «черного солнца». И в этом, видимо, находят смысл своих последних мгновений.
Погружение в экзистенциальную Заботу о ком-то или о чем-то вместо любовного погружения в себя – и есть способ преодоления меланхолии.
Обратите внимание: близость этой «планеты» как бы освобождает человека от ответственности: «Зачем? Скоро всем конец». Жюстин больше не нужна свадьба – это же взаимная ответственность друг за друга. Она предпочитает в томном замке погрузиться в беспросветную тоску. Не случайно в конце XIX века меланхолию описывали как болезнь дамочек высшего света. Все бессмысленно, когда все уже есть.
В реальной жизни человек должен иметь возможность томно погрузиться в Меланхолию. Когда нужно добывать «хлеб свой насущный» и отвечать за ближнего своего, становится как-то не до нее…
Ностальгия по детству или тоска по безответственности?
Давно меня мучает вопрос о ностальгии. Первый раз я с ней столкнулся в 14 лет. Тогда резко мне вдруг стало не по себе: не мог общаться с родителями, подозревал их в сумасшествии, отрицал все, что они говорят, и тайком плакал в подушку, вспоминая детство. Что-то меня туда сильно тянуло. Горькое чувство утраты. Но все прошло так же резко, как и началось. Потом нечастые грустные воспоминания о прошлом посещали меня по ходу взросления. Они создавали виртуальность настоящему моменту, особенно переплетаясь с мечтаниями романтического характера. И, чем взрослее становлюсь, тем сильнее сладковатый привкус юношеской меланхолии сменяется горьким неприятным дискомфортом. Я ощущаю присутствие тоски по чему-то то ли ушедшему, то ли не сбывшемуся. Что означает такая ностальгия?
«Ностальгия» – это тоска эмигранта по Родине, и все мы родом из детства. В детстве большинство из нас ощущают себя безусловно-любимыми. Тогда мы чувствуем себя частью некоего гармоничного единства – единства с родителями и с миром. Утрата этого единства – и есть душевная боль.
Частью детской радости и чувства единства с миром является безответственность. Мы не отвечаем за свой мир. Это он отвечает за нас.
Где-то с 14 лет мы начинаем остро ощущать себя «эмигрантами», людьми, принудительно выдворенными из страны детства. Поэтому подобные «виртуальные помутнения», особенно во время мечтаний романтического характера, случаются с каждым из нас. Другие люди часто называют их «тоской по настоящей любви».
Нет! Взрослые люди мечтают вовсе не о возможности безответственных поступков. Скорее наоборот – мужчины чаще мечтают об ответственности за женщин из своих фантазий. Мужчины мечтают о безответственности чувств.
Нам грезится, как мы справляемся с миром и отвечаем за женщину, а она понимает и поддерживает нас во всех наших чувствах – даже в ошибках, неудачах, депрессиях и отчаянии.
Женщина из мечты всегда видит лучшее в нас, даже если для внешнего мира мы выглядим далеко не лучшим образом. Конечно, в этом есть ностальгия о стране мамы. Но все-таки это мечта о настоящей любви, ведь многие мамы не умеют так относиться к подрастающим сыновьям.
Если мечта о том, что «счастье – это когда тебя понимают», и является мечтой о маме, то о маме идеальной, а не реальной. Это именно мечта, а не ностальгия. Через эту мечту «объект желания» приобретает черты реальной женщины, за которую мужчина стремится отвечать. Чем больше девушка позиционирует себя как человека в чем-то несчастного, тем большую ответственность чувствует мужчина. Она позволяет ему чувствовать себя сильным и нужным.
О чем говорит склонность общаться с вымышленными персонажами
Находясь в уединении, человек внутренне общается с вымышленными людьми, и ему с ними интересно. Но они исчезают, когда он общается с реальными людьми. Тогда он чувствует себя одинаково комфортно и в одиночестве, и на людях, стремясь к гармонии этих двух состояний в своей жизни. Но когда эти «вымышленные люди» – голоса внутри – пропадают, – все кажется бессмысленным и возникает тоска. «Вымышленные» имеют определенную внешность, характер и отвечают за отдельные человеческие состояния и сферы жизни, а также с каждым из них связан определенный хронотоп и символ. Они напоминают мифологических персонажей. Является ли общение с «вымышленными» внутренней жизнью или это ненормально?
С «нормальностью» все очень сложно. Мне сегодняшнему думается, что «нормальное» для одной личности может оказаться ненормальным для другой.
Нормален ли я сам? Если смотреть с точки зрения мейнстрима современной культуры, то… нет, конечно.
«Хронотоп» – это термин, который сформулировал М. М. Бахтин при описании взаимоотношений автора книги с литературными (воображаемыми) персонажами.
И. Ильф и Е. Петров «жаловались», что Остап Бендер ведет себя не так, как хотят авторы, а так, как хочется ему самому. Поэтому авторы были вынуждены (по их собственному признанию) убить Остапа в конце «Двенадцати стульев». Видимо, им тоже было тоскливо без вымышленного образа, и они воскресили героя в «Золотом теленке». С Остапом, несомненно, связан определенный хронотоп и вполне определенный символический образ.
Андрей Белый говорил, что написал романы «Петербург» и «Москва», чтобы не дать «вымышленным» окончательно свести себя с ума. Собственно, в этом и заключается «рецепт», который я могу вам «выписать».
Пока «вымышленные» ощущаются как вымышленные, вы страдаете… творческим воображением писателя, поэта, художника или психоаналитика (мы тоже любим описывать подобные вещи, наблюдая за собой).
Бред как психотический синдром проявляет себя, когда человек воплощает вымышленные персонажи не на бумаге, а в реальности. Фильм Рона Ховарда «Игры разума» рассказывает о чувстве окончательного воплощения вымышленных персонажей. Если вы пока еще не стали поэтом, писателем или ученым, то не бойтесь стать кем-то из них.
Из множества я и мы ни один не дается в руки: скрываются под одеждой, уезжают в другие места. Когда уже все готово, чтобы блеснуть умом, – тупица, которого прячешь, во рту твоем берет слово. […] Но стоит позвать храбреца, является старый ленивец, и вот я не знаю, кто я, сколько меня, верней – нас. Вот бы нажатием кнопки вызвать себя настоящего: если я нужен себе, зачем же я исчезаю? Когда я пишу, я отсутствую, вернусь, а меня уже нет, хотелось бы знать: с другими случается нечто подобное, их столько же, сколько меня, похожи они на себя? […]
(Пабло Неруда)
Привычка мыслить вслух: как «выговорить все, что накопилось»
Как можно отучить себя разговаривать вслух с самим собою? Или хотя бы сделать так, чтобы мои разговоры оставались у меня внутри и не пугали окружающих?
Отучить себя разговаривать с самим собою практически невозможно, поскольку наше мышление по сути своей – разговор. Поэтому «выговорить все, что есть у тебя внутри», как иногда предлагают психологи и близкие, – задача весьма непростая.
