Несколько лет назад в Центральном госпитале штата Массачусетс был проведен впечатляющий эксперимент по изучению обезболивающего действия плацебо. (Плацебо – нечто такое, что пациент считает активно действующим лекарством, но на самом деле являющееся абсолютно индифферентным веществом.) В эксперименте участвовали сто шестьдесят два человека, только что перенесшие хирургические операции и страдавшие от сильной боли. Когда пациент просил вколоть обезболивающее, ему делали инъекцию либо настоящего обезболивающего, либо дистиллированной воды. Всем пациентам попеременно ставили уколы либо морфия, либо плацебо. Около тридцати процентов больных не получали никакого облегчения от инъекций плацебо. Однако, с другой стороны, пятнадцать процентов пациентов испытывали реальное облегчение после инъекции дистиллированной воды. В остальных пятидесяти пяти процентах случаев люди могли испытывать облегчение от инъекции плацебо, но отнюдь не всегда, а от случая к случаю.
Чем именно отличались друг от друга внушаемые пациенты, реагировавшие на плацебо, и не внушаемые, на плацебо не реагировавшие? Тщательное исследование этого вопроса показало, что ни возраст, ни пол не были значимыми факторами. Мужчины реагировали на плацебо так же часто, как женщины, а молодые люди – так же, как пожилые. Измеренный стандартными методами уровень интеллекта тоже не играл в реакции на пустышку никакой роли. Средний IQ в обеих группах оказался приблизительно одинаковым. Группы различались между собой характерами, тем, как они воспринимали себя и окружающих. Реагировавшие на плацебо люди оказались более склонными к сотрудничеству и менее склонными к критике и подозрительности. Они никогда не причиняли хлопот медсестрам, а уход, полученный в госпитале, считали просто «чудесным». Однако несмотря на то, что эти пациенты были настроены более дружелюбно по отношению к другим, их отношение к самим себе оказалось пронизано постоянной тревожностью. В условиях стресса эта тревожность проявлялась разнообразными психосоматическими симптомами – болью в желудке, поносом, головной болью. Несмотря на тревожность (а возможно, и благодаря ей) большинство реагировавших на плацебо людей охотнее выказывали эмоции и отличались большей разговорчивостью, нежели пациенты, не выказавшие реакции на плацебо. Первые оказались в целом намного более религиозны и проявляли значительный интерес к церковным делам и на подсознательном уровне острее реагировали на неприятные ощущения в животе и в малом тазу.
Интересно сравнить эти показатели реагирования на плацебо с оценками, сделанными – в своей области – специалистами по гипнозу. Приблизительно одна пятая всего населения, говорят нам эти специалисты, очень легко поддается гипнозу. Еще одна пятая не поддается ему вообще. Иногда таких людей можно загипнотизировать, если они находятся под воздействием лекарств или вследствие сильного утомления пребывают в состоянии пониженной психологической устойчивости. Оставшихся три пятых загипнотизировать не так легко, как представителей первой группы, но легче, чем представителей второй. Один из производителей записей для обучения во сне говорил мне, что приблизительно двадцать процентов покупателей его продукции были в полном восторге и уже через весьма короткое время сообщали о потрясающих результатах. На противоположном конце спектра находится меньшинство в восемь процентов, которые регулярно требуют вернуть им потраченные на запись деньги. Между этими двумя крайностями находятся люди, не получающие быстрых результатов, но тем не менее достаточно внушаемые для того, чтобы в конце концов ощутить эффект. Если такие люди регулярно слушают во сне какие-то внушения, то они на самом деле получают то, чего хотят, – становятся более уверенными в себе, достигают сексуальной гармонии, сбрасывают лишний вес или начинают больше зарабатывать.
Идеи демократии и свободы входят в противоречие с грубым фактом существования человеческой внушаемости. Одну пятую всего электората можно загипнотизировать в мгновение ока, одну седьмую можно избавить от боли инъекцией дистиллированной воды, четверть населения с готовностью откликается на обучение во сне. К этому более чем послушному меньшинству следует добавить более инертное большинство, менее экстремальную внушаемость которого может использовать в своих интересах любой, кто хорошо знает свое дело и одновременно готов потратить время и силы.
Совместима ли индивидуальная свобода с высокой степенью индивидуальной внушаемости? Смогут ли уцелеть демократические институты в условиях подрывной деятельности, которую ведут изнутри демократии квалифицированные манипуляторы сознанием, поднаторевшие в науке и искусстве эксплуатации внушаемости как индивида, так и толпы? В какой мере можно с помощью образования и просвещения нейтрализовать врожденную склонность к избыточной внушаемости, которая может навредить благу индивида и всего демократического общества? Насколько мы в состоянии законодательно ограничить необузданную эксплуатацию человеческой внушаемости бизнесменами и церковниками, а также политиками – как находящимися у власти, так и ее домогающимися? На первые два вопроса – прямо или косвенно – ответы были даны в предыдущих главах. В следующих, последних, главах я рассмотрю проблемы профилактики и лечения.
Глава 11
Просвещение ради свободы
Просвещение ради свободы должно начинаться с публичного установления фактов и провозглашения ценностей, а затем продолжиться разработкой методов реализации ценностей и борьбы с теми, кто – по каким бы то ни было причинам – предпочитает игнорировать факты или отрицать ценности.
В одной из первых глав я коснулся такой социальной этики, в рамках которой зло, возникающее в результате чрезмерной организации и перенаселения, оправдывают и, по видимости, выдают за добро. Согласуется ли такая система ценностей с тем, что мы знаем о телесных и характерологических свойствах человека? Социальная этика предполагает, что для формирования человеческого поведения в первую очередь важно воспитание, а человеческая натура – психофизическая организация личности, с которой человек рождается, – является здесь пренебрежимо малым по значимости фактором. Но верно ли это? Верно ли то, что человеческое существо есть не что иное, как продукт своего социального окружения? Если же это неверно, то какие оправдания могут быть у постулата о том, что индивид менее важен, нежели группа, членом которой он является?
Все полученные до сих пор данные ведут к заключению о том, что в жизни индивидов и обществ наследственность играет не менее важную роль, чем культура. Каждый индивид биологически уникален и не похож на других индивидов. Следовательно, свобода – это великое благо, терпимость – великая добродетель, а чрезмерная регламентация – большое несчастье. Руководствуясь практическими и теоретическими соображениями, диктаторы, организаторы и некоторые ученые всеми силами стремятся свести ошеломляющее разнообразие человеческой природы к определенного рода управляемому единообразию. Во время первого припадка своей бихевиористской лихорадки Дж. Уотсон прямо заявил, что не смог обнаружить «объективных данных ни в пользу наследственной природы паттернов человеческого поведения, ни в пользу того, что особые дарования (музыкальные, художественные и пр.) передаются в семьях из поколения в поколение». Даже сегодня мы видим, что выдающийся психолог, гарвардский профессор Б. Скиннер настаивает на том, что «по мере того как научные объяснения становятся все более и более обоснованными, вклад собственно личности в поведение представляется стремящимся к нулю. Хваленые творческие способности человека, его достижения в искусстве, науке и морали, его способность делать осознанный выбор и право нести ответственность за сделанный выбор – ничто из этого уже не выглядит выдающимся на новом научном автопортрете человека». Другими словами, пьесы Шекспира писал не Шекспир и даже не Бэкон или граф Оксфордский, а елизаветинская Англия.
