А Курт Штиглер тогда, получив распоряжения Венка и расставшись с Боймером, форсированным маршем двинулся строго на восток в общем направлении на Вердер – Потсдам. Их импровизированная группа совершала рывок стремительно. Выдвинулись ночью, чтобы не быть замеченными авиацией противника. Штиглер и понимал, и чувствовал, что это их последняя боевая операция. Тем не менее нужно было реализовать ее четко и быстро согласно намеченному генералом Венком плану. Как в июне 1940 года, когда они атаковали Бельфор. Во время Французской компании Венк, еще всего лишь майор, тоже раненный, но не покинувший своего поста, будучи не в состоянии связаться с вышестоящим командованием, принял самостоятельное решение продолжать наступление. Решение увенчалось полным успехом, французы были застигнуты врасплох. Штиглер помнил, как они удостоились тогда благодарности командира ХIХ танкового корпуса Гейнца Гудериана. Казалось, это было совсем недавно. Впрочем, в очередной раз долой лирику. Они выполнят и этот, явно последний приказ…
Генералом Венком все оказалось рассчитано верно и на этот раз. Почти без остановок по уцелевшему отличному автобану они отмотали за ночь на предельной скорости несколько десятков километров. К утру благополучно прибыли в расположение 9-й армии. Приведенный конвой занялся своим делом – немногочисленные уцелевшие немецкие танки и самоходки заправлялиcь топливом и пополняли боекомплект. К середине дня они отразили две русские атаки и даже сами попытались контратаковать. А затем выявленную группировку германской бронетехники накрыла советская реактивная артиллерия. «Пантера» Штиглера оказалась в числе немногих танков, уцелевших под ударами «катюш» в самых последних числах апреля 1945 года. Агонизируя в почти безуспешных попытках прорыва (уже не к Берлину, а просто на запад), рядом восточнее от них доживал свои последние часы так называемый Хальбский котел, в котором очень быстро оказалась значительная часть подвижных соединений 9-й армии. Теперь уже окончательно лишенные управления и достоверных сведений о реальной обстановке вокруг, 30 апреля немецкие подразделения начали массово сдаваться в плен. Смешались боевые части и тылы противоборствующих сторон. Образовалось то, что на военном жаргоне называлось «слоеный пирог». Поэтому, когда прямо с лесной просеки танк Штиглера выскочил на только что развернутый на окраине небольшой деревни склад с топливом и горюче-смазочными материалами, в первый момент никаких противотанковых средств у него на пути не возникло. Терять было нечего, и гауптман скомандовал атаку. В приказе на нее выплеснулось все отчаяние, владевшее им последние месяцы. Умом они понимали, что ровным счетом уже ничего нельзя изменить. Все достигнутое, а затем потерянное за шесть долгих военных лет пульсировало в тот момент в голове у Штиглера с такой силой, будто готово было вырваться наружу через триплекс, к которому он приник с фатальной решимостью. Такого состояния он не испытывал, пожалуй, еще никогда на войне. Наверное, в таком состоянии люди готовы умирать…
За те двадцать минут до подхода советских танков они подожгли с десяток цистерн, разметали и передавили с полдюжины заправщиков и грузовых автомобилей. Вооруженный только стрелковым оружием, личный состав застигнутого врасплох подразделения советского отдельного автотранспортного полка, отстреливаясь, спешно отходил пешим порядком к деревенским строениям. Когда же на этих улицах были замечены прибывшие советские танки, Штиглер без промедления открыл артиллерийскую стрельбу по замелькавшим среди домов так хорошо знакомым башням «тридцатьчетверок». Они не знали, сколько было противников. Бледные, насквозь промокшие от пота, с покрытыми сажей и копотью лицами, они посылали снаряд за снарядом из пламени и чада горящих цистерн, огрызаясь огнем, будто из самой преисподней. Наверное, они уже были готовы в ней и остаться…
По ним долго не могли попасть – мешала дымовая завеса. Когда же ветер стал относить дым в сторону, они рванули вперед, под прикрытие каменных построек. Снаряд настиг танк Штиглера уже на самой окраине деревни. Команда покинуть машину была отдана машинально. Ее исполнили четко и без промедления, как и все, что делали до последней минуты. Штиглер выбрался наружу и вытащил пистолет. Рядом, прячась за шлейфом дыма от их разгоравшейся «пантеры», с автоматами в руках маячили другие члены экипажа. Вскинув оружие, приготовился к стрельбе Ульрих. Что-то кричал и махал рукой Руди. Гауптман повернул голову и увидел совсем рядом русский танк, который их подбил. Неожиданно для самого себя Штиглер встал во весь рост и, опустив руку с пистолетом, сделав жест экипажу следовать за собой, пошел в другую сторону от русских танков прямо сквозь дым мимо закопченных глазниц пустых окон. Озираясь и пригибаясь, остальные двинулись за ним, прижимаясь к стенам. А он так и шел, не оглядываясь, прямо посередине улицы, представляя собой отличную мишень для пулеметной очереди с русского танка. Только ее почему-то так и не последовало…
22
Непосредственно на Берлин сразу их тогда не бросили. Пришлось вести тяжелые встречные бои с немецкими группировками, пытавшимися деблокировать столицу рейха с южного направления. Действовали в лесистой местности, которую в большом количестве пересекали реки и каналы. Очень много было озер. Части нередко теряли связь друг с другом, тылы и снабжение отрывались от боевых подразделений. А зачастую и оказывались впереди них. При этом на противника можно было натолкнуться совершенно неожиданно с любой стороны – не только с фронта, но и с флангов и тыла. Вопреки всему, сдаваться он в основной своей массе пока что не собирался.
Комбриг ездил в передовой дозор, который составляли танки роты Коломейцева. Сейчас они на «Виллисе» направлялись к основным силам бригады. Сзади в машине рядом с ординарцем Егорычем сидел майор Терцев, возвращавшийся с рекогносцировки в свой батальон. Большая старинная усадьба с вековыми дубами в парке стояла на холме. Дорога проходила внизу вдоль озера.
– Гляньте-ка. – Егорыч указал вдруг рукой на крышу усадьбы.
Офицеры повернули головы. Над входом с колоннами демонстративно развевался на ветру огромный красный флаг с вписанной в белый круг черной свастикой по центру. Надо признаться, что за последнее время танкисты привыкли видеть в основном белые простыни, вывешенные из окон германских домов. Егорыч инстинктивно потянул к себе за ремень винтовку. А Терцев и комбриг успели только переглянуться. Секунду спустя с чердака усадьбы по ним ударил пулемет.
Через плечи откинувшегося на спинку сиденья застреленного водителя Терцев обеими руками ухватился за руль. «Виллис» вывернул в кювет и завалился набок. Все втроем они выпрыгнули из машины и залегли в придорожной канаве. Осторожно осмотрелись – сзади была озерная кромка. Впереди дорога, и еще выше над ней дом, из которого на каждое их движение заливисто лупил по ним пулемет.
– Твою мать, – скривился комбриг, вытаскивая из кобуры пистолет.
Терцев вытащил и взвел свой ТТ. По очереди высовываясь из кювета, они с комбригом произвели несколько ответных выстрелов в сторону дома.
– Так его не достанешь, – покачал головой Егорыч. Прищурившись, прикинул расстояние от дороги до дома. Не спеша выставил прицельную планку на винтовке. – Пошумите через минутку, – коротко бросил офицерам.
