– Что? – Я открываю рот от удивления.
– Экспериментальное лекарство под названием «Сонамбулюм». Я провалялся в отключке двести семьдесят восемь дней. Вот парадокс: в коме тело не двигалось, но я все помню.
– Ты был в сознании?
– Не совсем. Иногда понимал, что вокруг есть люди, но не мог им показать, что чувствую. Ни дотронуться, ни заговорить.
Тут я и сама вспоминаю этот временный синдром запертого человека, что испытала прошлой ночью, и вздрагиваю. Девять месяцев такого ощущения! Я и несколько часов перенесла с трудом.
– Так же как с Головешками?
– Нет, – кривится он. – Я бы с радостью поменял ту ситуацию на объятие Головешки. Здесь я знаю, что все кончится. А в той коме рождалось чувство пустоты. Я был один, лишь изредка осознавая присутствие вокруг людей. – Его губы плотно сжимаются. – Ты понимаешь, что значит быть одному? Не одиноким, нет, а когда на самом деле рядом никого нет?
Я пялюсь на тротуар.
– Полный отстой, – признается он. – Поэтому, когда очнулся, я сделал все, чтобы больше не оставаться одному. Пытался наладить отношения с родителями, хорошо учиться, чего бы это ни стоило.
Знакомая ситуация. Только так можно соблюсти хоть какой-то пусть и хрупкий, но баланс. Понимаю, передо мной одиночка, еще и с повышенной тревожностью.
– Получилось?
Уэс улыбается.
– Месяца два все шло отлично. Но однажды ночью я проснулся у плиты, газовые горелки вывернуты, все в огне. Через неделю меня перевели в закрытую школу, которая совершенно случайно оказалась всего в миле от клиники сна, где я ночевал, когда этого хотели врачи.
– А все школы, что ты сменил…
– Я делал так, чтобы меня выгнали. В надежде на то, что у моего дорогого отчима истощится запас экспериментов, на которые он меня подписывал. Но он всегда отыскивал новую школу, которая хотела заполучить его денежки… а поблизости и новую клинику.
– Уэс, мне очень жаль…
– Жалость тут ни к чему, – морщится он. – Я лишь пытаюсь объяснить, почему нельзя говорить другим, что с нами происходит на самом деле. Большую часть моей жизни на мне ставили опыты. Я почти целый год потерял из-за дряни, которую нельзя было давать никому, тем более ребенку, и меня все еще втягивают в эксперименты. Но теперь я наконец-то нашел лекарство, которое работает, и не собираюсь упускать этот шанс.
– Работает? – удивляюсь я. – Прошлой ночью меня парализовало! А перед этим приключился какой-то бред… Абсолютно реальная жуть во сне. Во сне, который я видела не одна. Я понимаю под словом «шанс» несколько иное.
Уэс приподнял бровь.
– Бред, жуть… это как по твоим личным ощущениям? «Ужас-ужас» или «терпимо»?
У меня глаза лезут на лоб. Он что, заигрывает? Мы ведь только что поняли, что у нас совместные сны…
– Согласен, эпизод с Головешками полная ерунда, – продолжает Уэс. – Но все остальное?
Протягивает руку, заправляет выбившуюся прядь мне за ухо. Я в мыслях переношусь в комнату смеха, где мы почти поцеловались, и заливаюсь краской.
– Разве не приятно хоть раз в жизни понимать, что твою спину кто-то прикрывает? – вздыхая, говорит он. – Что ты не один. Отлично ведь провели время. Разве нет?
– Может, и так, – стараюсь говорить серьезно, но улыбку сдержать не могу. Усиливается ветер, промозглый дождь брызжет мне в лицо: холодный душ – то, что сейчас надо. – Но это не нормально. Мы не должны шататься по чужим снам.
– Да, а еще мы не должны разыгрывать свои сны, когда сами в отключке. Но ведь так происходит. – Он встает и берет меня за руки. – Сара, я считал, что такой один. Что никто в мире никогда не поймет, через что мне приходится проходить. Но я встретил тебя. И теперь нас двое. – В его глазах сверкают искорки. – Мы родились другими, и всю жизнь нас за это наказывали. Сколько лет тебе было, когда ты впервые забралась во сне к родителям в кровать и причинила им физический вред? Сколько времени понадобилось, чтобы осознать: они тебя на самом деле боятся? – Он прикасается более смело, разворачивает мои запястья, чтобы рассмотреть. – Когда ты стала замазывать косметикой синяки, которые оставляют фиксаторы на твоей кровати? Признайся, тебя же тоже бесили лето и короткие рукава? Облегченно вздыхала с наступлением октября, так как свитера помогали скрывать правду?
Я отнимаю руки и растираю их, пытаясь уничтожить воспоминания, которые явно были общими.
– Не хочу тебя расстраивать, – глухим голосом признается он. – Просто обдумай все хорошо. Что, если действительно принять «Дексид»? Это же приемлемый риск. Что, если позволить плюсам перевесить минусы? Ты сама должна сделать этот выбор. И ты можешь избавиться от своих проблем. Как и я. Мне кажется, мы оба это заслужили.
– Ты уверен, что лекарство помогает? – снова задаю я тот же вопрос. – Я не стараюсь все усложнять, Уэс. Пойми, да, мы многое пережили и, в конце концов…
– …в конце концов, наши тела смирно пролежали всю ночь, – нетерпеливо перебивает меня он.
– Да, но какой ценой?
Впервые с того момента, как мы с Уэсом принялись разбирать наши сновидения, я вспоминаю полуночный визит Джиджи, и рука невольно тянется к спрятанному клочку волос. Быть настолько уязвимой, не иметь никакой возможности защитить спящее тело. Это называется приемлемый риск? Я уже готова рассказать о кошмаре, который он не застал, но не успеваю, так как его гнев прорывается быстрее.
– Зашибись! – рявкает Уэс и, отстранившись, скрещивает на груди руки. – Сара, да, есть побочка, но эффект почти идеален! И пусть ты видишь во сне какой-то бред, но это не по-настоящему. Зато твое тело не будет самостоятельно отрываться, пока ты спишь – вот что по-настоящему важно. Неужели не понимаешь? Это лучшее, на что мы можем в принципе рассчитывать в нашей с тобой ситуации.
Он пристально рассматривает меня, прищурив глаза.
– Или, может, я все неправильно понял? Может, твоя жизнь не так плоха, как я предположил?..
Ярость разливается по телу, в ушах звенит. Одно дело – слушать, как Уэс сетует на свое бесспорно паршивое детство, но если он упрекнет меня, потому что мое было лучше… да пошел он!
– Я в курсе, что «Дексид» обездвиживает наши тела, – возражаю я. – Уж поверь, этот эффект меня тоже подкупает. Но он также засовывает твой разум в мой, или куда-то его отсылает, или вокруг вообще творится какой-то дурдом, и мир летит ко всем чертям! Не говоря уже о монстрах – монстрах, – которые если схватят, то разбивает паралич. Тебе интересно, чего хочу я? Я хочу быть нормальной! Только и всего. Больше желаний у меня нет и не было! Разве тебе нужно не то же самое?
– Нет, – отвечает Уэс. – Мне еще нужна ты.
Моя ярость сходит на нет, и я молюсь, чтобы не вспыхнуть от жара, поглощающего мою плоть.
– Я всегда справлялся своими силами, – признается он. – Не только когда был в коме, а всегда и везде. А потом, на той полянке в лесу, появилась ты. Ты нашла меня, Сара. Впервые в жизни я был не один. – Я вижу, как на этот раз краснеет Уэс. – Я давным-давно забил на нормальность. И буду рад компании. Наличие Головешек – полная хрень, согласен. Надо просто лучше прятаться или искать пути обхода. Но это единственный минус. Большой, не спорю, но он не идет ни в какое сравнение с удивительными вещами, которые можно считать плюсами.
