– Выходит, что так, – уверенно говорю я.
Необъяснимым образом я захватила власть над чужим телом, а до этого просмотрела два общих сна. К чему все отрицать?
– У меня не очень получалось. Сложно было даже пошевелиться, а под конец у него случился какой-то приступ, я почувствовала его возвращение в тело, и меня выбросило обратно в сон. – Уэс молчит. Теперь моя очередь шокировать его. – Это тоже побочка от «Дексида»? – Я скорее констатирую, нежели спрашиваю.
– Наверное, – кивает он. – Я его принял. Ты его приняла. А теперь мы знаем, что и Грейди. Вспомни, когда мы в первый раз заметили его на станции. Он отличался от пассажиров. Казался пьяным, раскачивался.
– Как мистер Хьюстон, – добавляю я, и над моей головой вспыхивает воображаемая лампочка.
– Кто?
– Тот пожилой человек, за которым ты захотел спрыгнуть с поезда в первую мою ночь на «Дексиде». Я его узнала, он из клиники. Участвует в том же исследовании. И тоже принимал лекарство. Но он вел себя не так, как мы. Больше был похож на Грейди.
– У него тоже БДГ?
– Нет, он лунатик, – отрицательно качаю я головой.
– Тогда это точно из-за «Дексида»… – Уэс кивает все энергичнее. – Старик на нас не похож. Он, как Грейди, обычный человек. Видимо, те, кто принимает «Дексид», взаимодействуют во сне. Их реакция на лекарство пассивна, и ими можно завладеть, а наше сознание дает нам порулить. – Присвистнув, Уэс снова садится на парту. – Черт побери, Сара! Понимаешь, что это значит?
– Еще бы, – я открываю дверь. – Это точно ненормально.
Опустив голову, продираюсь сквозь толпу к своему шкафчику. Спешу, зигзагами огибая ребят, почти не замечая, что в бок мне тычется чей-то рюкзак и рикошетит вода из фонтанчика для питья. Когда Уэс догоняет меня, толпа редеет, и ученики разбредаются по классам для переклички.
Мы уже почти у шкафчика, и тут вице-президент студсовета Триша Голдмарк начинает зачитывать по системе громкой связи ежедневные объявления. Я не сильно прислушиваюсь к ее словам, поглощенная утренними открытиями (а ведь еще нет и девяти). Но полностью пропускать мимо ушей нарочито веселую болтовню невозможно, поэтому я обратила внимание на то, что она передала кому-то микрофон.
– Спасибо, Триша, – говорит… Джиджи. Внутри у меня все переворачивается. – Знаю, сегодня утром за мной спортивные анонсы, но хочу сообщить ученикам кое-что важное. – Ее голос на секунду смолкает, она откашливается. – Среди нас завелся опасный хищник, – твердо заявляет она. – И его нужно изгнать. Я стала первой жертвой, и кто-то может обвинить меня в предвзятости. Но не прошу верить моим словам. Поверьте ее словам.
Неожиданно по громкоговорителю раздается мой голос.
– Я чокнутая. Сплошной кошмар, – голос звучит униженно, я жалко поскуливаю. – За то, что я с тобой сделала, меня нужно посадить на цепь. Навсегда, не только на ночь. Я не знаю, что со мной творится. И никто не знает. – Глухие рыдания отражаются от металлических шкафчиков. – Врачи не смогли разобраться. Скорее всего, не разберутся никогда. Я – чудовище. Я не заслуживаю твоего прощения. И не жду его. Я заслуживаю страшного наказания. Страшного, страшного…
Запись выключается, но динамик еще работает, и слышно, как кто-то двигается. Потом микрофон резко фонит. И наступает тишина.
Меня слегка шатает, и я вытягиваю руку, чтобы опереться о стену. Уэс рядом – я чувствую его тренированное и сильное тело: настоящая опора. От помощи не отказываюсь, но взгляд не поднимаю. Просто нет сил. Мало того что я героиня скандала, природа которого труднообъяснима, так еще парень, который то ли дурно влияет на меня, то ли я в него влюбилась (не исключаю обе версии) – стал свидетелем того, как я опустилась…
Запись – это мое последнее голосовое сообщение, которое я оставила Джиджи после пижамной вечеринки. Помню, как рыдала той ночью, не только потому, что оказалась чудовищем и натворила дел, но еще и потому, что была отвергнута Джиджи. А я так хотела, чтобы она меня поняла! И не важно, что сознанием я принимала ее вполне оправданную позицию, меня терзала мысль, что прощения не будет. Если бы я только знала, что потом будет намного хуже…
– Спасибо, – выдавливаю я, пытаясь сделать шаг, потом другой и, склонив голову, иду по коридору. Заворачиваю за угол, смотрю только под ноги, поэтому, пока не дохожу до шкафчика, не вижу, что там происходит.
Тесса отрывает бумажки от серого холодного металла, бурчит что-то, подцепляя большой клочок, прилипший к дверце. Заметив меня, она подбегает и изо всех сил пытается меня развернуть.
– Пошли отсюда, Сара! Не надо туда подходить…
Оттолкнув ее, я осматриваюсь. Хотя Тесса, без сомнений, героически старалась меня уберечь от этого варварства, ее действия почти не заметны: на шкафчике мозаикой выложен венок из обличающих фоток, что Джиджи нащелкала в клинике. Я на них абсолютный овощ, вся в проводах, волосы вымазаны гелем. Мне становится плохо. Но причина не только в снимках. Прямо в центре этого круга – я в виде чучела.
К шкафчику приклеена кукольная кровать с балдахином, розовая, вся в рюшах. На покрывале лежит распятая Барби, ноги и руки цепочками крепятся к четырем столбикам. Игрушечные волосы срезаны, и на пластиковой макушке, посаженные на клей, – темные человеческие. Рука сама тянется к голове, туда, где рос этот клок. Краем глаза вижу, что за мной наблюдает Уэс. Потом зажимает рукой рот – ему все стало ясно…
Он подходит к шкафчику и одним резким движением срывает кукольную кровать. Тесса снова начинает сдирать фотки. Я же просто смотрю на них, хотя на самом деле ничего не вижу…
Меня возвращает в реальность звук телефона – пришло какое-то сообщение. Телефон Тессы тоже зажужжал, и, кто бы сомневался, я еще и мобильник не успеваю вытащить из кармана, а она уже смотрит в экран.
– Не надо… – слышу я, но уже опускаю взгляд. Передо мной – один из тех снимков…
Из соседнего туалета выходят две девчонки. Они смотрят в телефоны и над чем-то смеются. Одна из них – Киара. Она видит меня, оживляется, потом поднимает трубку, наводит ракурс и щелкает. На нее вмиг налетает Тесса, требуя удалить снимок и угрожая разборкой. Но Киаре все нипочем. И в этот момент до меня доходит, что фото прислали не только мне, его разослали всей школе…
Уэс, закончив сдирать фотки, встает напротив и спрашивает:
– Теперь достаточно настрадалась?
Впервые с тех пор, как мы вышли из кабинета, я поднимаю на него взгляд и понимаю: если боялась увидеть жалость или слезливое сочувствие, то беспокоиться не о чем. Его взгляд тверд. Да, наш разговор у Западных ворот состоялся самое большее десять минут назад, но эти десять минут были богаты на события.
– Помнишь лоб Грейди? – спрашиваю я.
– Помню.
– Считаешь, я действительно в него вселилась? И контролировала тело? – Он кивает. – Потому что мы оба были на «Дексиде»? И мы с тобой можем управлять людьми, если они тоже его приняли?
