Раздевалка пуста, что также настораживает. Не слышно резкого, тяжелого запаха пота, не видно у шкафчиков полуобнаженных девчонок толпящихся, нет отражающейся от кафельных стен какофонии, состоящей из дружеского подзуживания и смеха. Это в голливудских фильмах раздевалка – своеобразный жертвенник. Для меня она всегда была тихой гаванью, где я либо готовилась к битве, либо хвасталась шрамами. Теперь она казалась нежилыми развалинами мира, откуда меня изгнали. Кто знает, может, в Голливуде все понимают верно?
Я иду с опаской, все жду, что в любой момент откуда-то выпрыгнет Джиджи (в лыжной маске и с ножом мясника). И если бы не настойчивое капанье неисправного крана, было бы слышно лишь хлюпанье наших кроссовок по влажному полу. В конце ряда заворачиваю на пятачок между шкафчиками и душевыми кабинками.
И застываю.
Напротив – субтильная девчонка в темных очках и толстовке; капюшон натянут на голову. Стоит, немного ссутулившись, плотно скрестив на груди руки. Поначалу взгляд не поднимает. Я даже не уверена, что она знает о моем присутствии, так как быстро и практически не дыша что-то шепчет себе под нос. Ее голова трясется из стороны в сторону. Сначала медленно, как маятник. Потом движения ускоряются, и она начинает ею раскачивать, словно ребенок, который пытается выкинуть из головы плохой сон.
Затем замирает. Прямо на меня не смотрит. Снимает очки и стягивает капюшон, обнажая синяк под глазом, неровно остриженные короткие волосы и проплешину на боку.
Охает Эмбер.
– Бог мой… – выдавливает Киара.
– А вы решили, что это заявка на модность? – рявкает Джиджи на подруг, которые, как обычно, всего лишь четко следовали инструкциям своей начальницы, не задавая вопросов «зачем» и «почему». Джиджи сказала – и они меня привели. Хотя сейчас эти двое мне более отвратительны, чем их злобная хозяйка. Может, потому, что у Джиджи такой жалкий вид. Я хочу что-то сказать, стать прежней Сарой, которая умеет сочувствовать. Но нет. Не могу. Я сама напугана и, если честно, в полном восторге от того, что натворила. Мой сон воплотился в жизнь. Его воплотила я. И Джиджи – тому доказательство.
– Все по-настоящему… – в ужасе шепчу я.
Джиджи рвется ко мне, останавливаясь почти вплотную, так, чтобы можно было ударить. Киара с Эмбер отступают назад.
– Что ты сказала?! – визжит Джиджи, ее слов практически не разобрать. Я молчу. Ее глаза блестят и вот-вот вылезут из орбит. Она осматривает мое лицо, тело, что-то ищет. Ответа? Улик? Джиджи плотно скрещивает руки, напрягая бицепсы, что видно пульсирующие вены. Кажется, она совсем свихнулась. Затем она закрывает глаза и делает глубокий вдох. Когда Джиджи сталкивалась с особенно сильным противником, я тысячу раз видела, как она проводила этот ритуал. А потом проглатывала соперника, не разжевывая.
Когда она открывает глаза, передо мной снова железная, бескомпромиссная, готовая биться стерва. Джиджи утыкается в меня лицом, ее ноздри раздуваются, как у разъяренного быка.
– Как ты это проделала?! – сквозь зубы требует она объяснений. – Накачала меня наркотой? Тайком пробралась в комнату? Колись, Сара, ведь это была ты! Я видела послание. Я знаю. Знаю, что это ты!
Открываю рот, но что, черт возьми, я могу сказать? Она права. Это я. Это сделала я. Мне нечего сказать, и она продолжает:
– А знаешь, зря я с тобой возилась… Еще на первом занятии, в юниорах, мать советовала держаться от тебя подальше. – Тут Джиджи возбужденно кивает. – О да, она была о тебе наслышана! Как и все родители. Жуткая малышка Сара Рейес воспитывается без папочки и никогда не остается на ночь в гостях. Они чувствовали, что-то было не так, но, само собой, не понимали всего до конца… – Она указывает сначала на меня, потом на себя. – Ты и я, мы вообще не должны были общаться! Но на поле ты оказалась хороша, и я дала тебе шанс…
Она хочет провести пальцами по волосам, но замирает, вспоминая, что их почти нет. В один миг нотации, что читает Джиджи, теряют ясность, ее лицо перекашивается от ярости, и она тянет ко мне руки. Не дав ни единого шанса оправдаться, налетает и бьет прямо в солнечное сплетение.
– Джиджи, постой! – вступает Эмбер, а Киара кладет руку на плечо Джиджи. Она ее сбрасывает, и подруги сдаются. Джиджи прижимает меня к шкафчику. Ее лицо в паре сантиметров от моего.
– Благодаря мне твоя ничтожная жизнь стала вполне сносной! – вопит она. – Я притворялась, что ты не полный урод. Но ошиблась! Уверена, с Джейми в прошлом году произошел не несчастный случай. Не удивлюсь, что это ты разбила ему нос.
Я вздрагиваю. Джиджи, хоть и неумышленно, нанесла серьезный удар ниже пояса. И она это замечает. Гневная тирада тотчас стихает, а лицо Джиджи светится так, словно ее только что приняли в Амхерстский колледж.
– Бог мой! Ты и правда разбила ему нос? И он тебя не сдал. То есть пострадала не только я, но и Джейми тоже! – Она хихикает, словно мерзкая Бастинда, и ослабляет хватку. – Тогда ты тоже все свалила на сны. Придумала, что кого-то защищала.
Отворачиваюсь, но Джиджи хватает меня за подбородок, заставляя смотреть ей в глаза. Позади нас Киара и Эмбер с сомнением смотрят друг на друга, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
– Как ты это делаешь? И как тебе все сходит с рук? Почему бы мне не продемонстрировать всем, какой ты и вправду урод, как ты… обманываешь людей. Рассказывай, Сара, давай, или так поплатишься, что и представить не можешь!
– Как? – бурчу я. – Изуродуешь меня на фотографиях?
На ее лице вспыхивает торжество.
– Я знала! – кричит она. – Ты была вчера у меня в комнате. Иначе как бы ты увидела эти фотографии?
Я опускаю взгляд. Черт…
Джиджи улыбается, упиваясь своей властью.
– Думаешь, ты особенная? Ну, так у меня есть новость! Сейчас всех дефектных называют особенными. Это такой вежливый способ сказать, что вы не такие, как мы. Вы ненормальные. И уж я постараюсь, чтобы об этом теперь узнали вообще все… Эмбер! – рявкает она. – Включай камеру!
Перепуганная подружка на побегушках неуклюже достает телефон и начинает записывать.
– Признавайся, Сара… – Джиджи наигранно хнычет, будто сама невинность. – Как ты пробралась в мою комнату? Почему я не сопротивлялась? Уж в своей-то кровати я должна быть в безопасности. Тихо-мирно спать.
То есть она в своей кровати должна была быть в безопасности… Тихо-мирно, значит, спать? Не знаю, то ли представив слушателей, которых обманом заставят поверить в такую двойную игру, то ли из-за бредовости выдвинутых обвинений – достаточно вспомнить, что они с Джошем проделали со мной в клинике две ночи назад, – но чаша переполнилась. Уэс прав: Джиджи не белая овечка. Чувство вины за прошлую ночь испарилось полностью. Может, я и не жертва, но ее-то точно не безвинной пострадавшей не назовешь. Наклоняюсь и говорю так тихо, чтобы слышала только она:
– Не в комнату. В комнате я не была. А вот кухня мне понравилась. Скажи, вода хоть раз закипела?
