«Приснится же такая хрень, – думает Колесников, – столько лет прошло, а как наяву всё было. И ведьма эта, словно только что говорили. Тварь! Ей человека вскрыть, что мышь порезать. Правильно, что потом выгнал её. Правильно. Сдохнет и могилки не будет, даже поклониться нельзя».
Колесников встаёт, пытаясь сообразить, ночь сейчас или день. Смотрит на часы на стене. Стрелки замерли на 8:30.
«Хорошо меня вырубило, – думает Колесников, – а всё «марки» эти, будь они неладны. А без них не уснуть».
Неожиданно, в отдалении, раздаётся гомон возбуждённых голосов. Батя подходит к выходу из бокса, сдвигает засов и рывком распахивает дверь. Вскочившего было со своего места Игоря Колесников останавливает знаком руки. Прислушивается. Метрах в двадцати по коридору, со стороны гермодвери, мелькают тени, слышится топот ног.
«Мля. Кого это там нелёгкая принесла?! – матерится про себя Батя. – Митяй вернулся? Неужели Тень нашли?!»
Догадка, как молния, пронзает затуманенный спросонья разум. Колесников быстро идёт вперёд. Он видит, что в зоне выхода уже собралась толпа. Мужчины о чём-то громко переговариваются, показывают на кого-то. Несколько женщин тихо воет.
Не понимая, что происходит, Батя, зычно крикнув: «А ну, дармоеды, отзынь в сторону!», – расталкивает разом притихшую толпу и видит, что на полу шлюзового отсека, в окружении чистильщиков из отряда Митяя, уже снявших ОЗК и прошедших дезактивацию, лежит четыре окровавленных тела.
– Что за… – начинает Колесников.
Один из бойцов поворачивается.
– Митяй! – рявкает Батя. – Что произошло?! Где Тень?!
Каратель плюёт на пол. Смотрит исподлобья на Колесникова и, глубоко вдохнув, выпаливает:
– А хрен его знает, где эта тварь! Мы в засаду попали. И догадки твои не помогли! Надо было гранатомёты с ПКМ брать, как я и хотел! Горб, Жердь, Молчун, Сорок Седьмой – сдохли. Как ножом срезало. Нас кто-то из арбалетов пострелял. В клещи взяли, а потом как в тире, с четырех сторон положили.
– Ты что, ебанулся?! – взрывается Батя. – Вас было десять человек в полной боевой выкладке, с огнестрелом против одного мутанта, а ты мне туфту вгоняешь, про какой-то отряд под предводительством долбаного Робин Гуда?! Трепло!
– А ты сам посмотри! – на скулах Митяя играют желваки. – Видишь! – боец показывает на сквозную рану на груди Горба. – Точно копьём засадили, через броник стрела прошла. Это даже не человек шмалял. Болты из «шестнадцатой» арматуры, гляди.
Митяй знаком подзывает одного из чистильщиков. Тот разворачивает тряпицу и кладёт на ладонь арбалетный болт, сделанный из толстенного рифлёного стального прута с заострённым трёхгранным наконечником. Колесников берёт стрелу. Взвешивает её на руке.
– Ого! – восклицает Батя, прикидывая вес болта.
Повернувшись, Колесников смотрит на толпу.
– А вы чего зенки вылупили?! Давно в карцере не сидели? Марш по боксам!
Люди, обиженно сопя, бросая косые взгляды то на Батю, то на Митяя и выживших в бойне чистильщиков, нехотя расходятся.
– Ты что мне за представление тут устроил, а?! – рявкает Колесников, хватая Митяя за грудки и припирая его к стене, едва люди разошлись. – Мудила! Теперь всё Убежище будет знать, что вас сделала какая-то хрень с арбалетом! Мало нам слухов! Или… – Батя меряет Митяя с ног до головы тяжёлым взглядом, – ты решил из одного мутанта целый отряд придумать и жопу свою так прикрыть, да?! Сам обделался, как соплежуй, и голову в песок! Ты кому другому сказки будешь рассказывать, но только не мне! Один он был, развели вас как щенков! Да будь там целый отряд, вас бы всех положили, а так, только припугнули, чтобы вы Тень не преследовали, понял?!
Чистильщики смотрят на своего командира, видя, как глаза Митяя наливаются кровью.
– Ничего я не хотел! – ярится Митяй, с трудом вырываясь из мёртвой хватки Колесникова. Оправив куртку, чистильщик рявкает: – Ты знаешь, мы не отступаем, но Хлыщ нам туфту прогнал. Их явно больше нас было, не люди. Стреляли с нескольких сторон, сквозь метель. Даже в ПНВ ничего бы не увидели, а этим хоть бы что. Может, у них тепловизоры были!
– А ещё кристаллы магические! – передразнивает Батя. – Тебе не командиром быть, а на кофейной гуще гадать. Одни предположения. Не один говоришь, мутант? – продолжает издеваться Колесников. – А сколько? Пять, десять?
Митяй пожимает плечами.
– Не знаю.
– Да хоть двадцать! – бесится Батя. – Один он сработал! Гонишь ты! Зуб даю! Задание, какое было, а? Тень и паскуду, которая его сняла, достать! А я чего вижу! Четыре трупа! Приказ слит начисто! Тень исчез. Кто ему помог смыться – неизвестно. Ты типа повоевал, людей угробил, но свою-то задницу спас, а я один в дураках остался.
– Но… – начинает, багровея, Митяй.
– Ааа… – машет рукой Батя, – иди ты! После перетрём, сейчас запрягаешь бойцов. Пусть трупы в морг перетащат, а Хирург и его команда их посмотрит, может он что дельное скажет. Как выполнишь, мне доложишь.
Митяй нехотя кивает. Колесников разворачивается и уходит, думая о том, что предчувствие его не обмануло, а Тень так просто не взять.
«Что же ты за хрень такая, Сухов? – размышляет на ходу Батя. – Кто тебе так рьяно помогает? Или… святоша наш прав, и ты на самом деле нужен ему для чего-то?.. – Колесников поднимает глаза к потолку. – Эээ… нет, не верю. Бог здесь ни при чём! Иначе Катенька не умерла бы. Ведь тебя нет! Я знаю! А если ты есть, то покарай меня, вот прямо здесь и сейчас! – мысленно орёт Батя, вперясь в бетонные перекрытия».
Но небеса остаются глухи. Колесников идет по коридору, а звук шагов эхом отражается от стен…
* * *
Раменский район. Недалеко от деревни Марково
Вверх… Вниз… Вверх… Вниз… Меня словно качает на волнах. Пытаюсь сообразить, где я. Голова словно набита ватой. Всё тело ломит. Ощущение, что от боли вопит каждая клеточка тела. Пытаюсь пошевелиться. Руки и ноги не слушаются. Глаза застилает мутная пелена. Век не разомкнуть. Просто нет сил. Кажется, я даже забыл, как меня зовут. Но я должен вспомнить. Вспомнить всё.
Мысленно взываю к знакомым образам. Память – эта обычно услужливая старуха, в этот раз точно дразнит меня, показывая какие-то обрывки. Внезапно слышу отчаянный крик, не снаружи – внутри себя. Женский голос долбит в черепе, разрывает мозг на части:
«Сергей! Ты обещал мне, обещал защитить, спасти! Тень!!!»
Вопль буквально выдирает меня из небытия.
«Маша? – думаю я. – Машенька… Машулька!»
Мой мысленный крик уносится вдаль, бередя в глубине сознания страшные события последних дней. Я точно отматываю назад плёнку, с усилием крутя ручку старинного кинопроектора, видя, как в мерцающем свете, на желтом, затертом до дыр полотне, показывается казнь. Меня распинают. Я снова чувствую боль, страх, ненависть, но они не сравнятся с тем, что произошло потом…
