Я пытаюсь поднять голову. Тщетно. Всё равно, что пытаться в моём состоянии сдвинуть пудовую гирю.
– Лежи, ты слаб! – приказывает Эльза, садясь на простыни и кладя мне на лоб сухую жилистую ладонь. – Не время ещё!
– Пить! – прошу я, чувствуя во рту блевотный привкус.
Старуха протягивает мне кружку.
– На, глотни, сразу полегчает, – Эльза помогает мне удержать кружку и не расплескать…
– Это настой из трав, – говорит старуха, опережая мой вопрос, – мой рецепт, чтобы голова прояснилась.
Настойка пахнет мятой и ещё чем-то терпким и приятным. Прохладное питьё словно само течет в горло. Край кружки уже не стучит по зубам. Руки перестают дрожать. С глаз спадает пелена. Мысли больше не путаются как ноги у пьяницы. Начинаю соображать.
– Сколько я спал?
– Меньше, чем я надеялась, – уклончиво отвечает Эльза.
– Сколько? – настаиваю я.
Старуха усмехается.
– Два дня. Как убитый. Я заходила смотрела, даже смогла повязки на запястьях сменить и раны мазью намазать. Ты даже не проснулся. Только сегодня кричать стал. Приснилось чего?
– Угу.
– Кошмар? – Эльза поднимается с края лежака.
– И да, и нет, – я медлю с ответом.
– Не хочешь говорить?
– Иногда, жизнь бывает хуже всякого кошмара, – я с трудом приподнимаюсь на локтях, – прошлое. Помнишь мою вылазку с отрядом Винта в «Гудок»?
Эльза вздрагивает, смотрит на меня, словно пытаясь просверлить глазами. Затем тянет:
– Да… ужж… Проклятое место. Когда ты вернулся, я думала, что…
– Ты хочешь сказать, когда меня притащили, – я чуть улыбаюсь.
– Разговоров на целый месяц вперёд хватило, – продолжает старуха, – а какой момент приснился?
– Весь путь до входа в часть.
– Значит, ещё не самое страшное, – Эльза бросает на покрывало свёрток, – надо одеться. Идти сможешь?
Я киваю.
– Если что, на плечо твоё обопрусь.
– Как всегда, – Эльза улыбается, но затем резко серьёзнеет. Глянув на дверь, старуха, приложив палец к губам, садится у изголовья лежака. Наклонившись, она начинает быстро шептать мне на ухо:
– Тебе предстоит разговор с отцом-настоятелем. Я не должна говорить тебе это, но предупрежу. От вашей беседы зависит твоя жизнь.
– Почему? – удивляюсь я.
– Молчи и внимай! – шикает Эльза. – У нас здесь не просто монастырь. Это обитель для заблудших душ! Потерянных, но не впустивших в себя лукавого! Для тех, кто усмирил гордыню и отказался от прошлого. Ереси ушедшего мира!
Не знаю, усталость ли сыграла свою роль, возвращающаяся боль в пробитых гвоздями запястьях или травяное питьё, но из всех предложений Эльзы я уловил только что-то о грозящей мне опасности. Наверное, это отразилось в моих глазах.
– Слушай, – продолжает Эльза, – я не могу тебе всего рассказать, иначе он по твоей реакции поймёт, что я тебя предупредила. А нам нельзя рисковать. Просто запомни – будь с ним открыт, искренен, но главное – не смей говорить о мести!
– Подставь правую щёку?! – вспыхиваю я, разом представив харю Митяя.
Эльза качает головой.
– Не противиться злу – не значит его терпеть. Сам поймёшь. Или ты сомневаешься в нашей силе, после того как тебя спас Яр, убив столько человек?!
– Нет, – холодно отвечаю я.
– Тогда одевайся! – приказывает Эльза. – Время не ждёт. Я тебе помогу.
– Я сам! – отрезаю я.
– С твоими-то руками?! – старуха развязывает свёрток. – Брось, ещё придёт время характер выказывать.
– Хорошо, валяй, – соглашаюсь я, думая о том, что слово «попал» из сна теперь приобретает совершенно другой смысл…
* * *
Минут через десять мы выходим вместе с Эльзой в длинный пустой коридор. Под ногами жалобно скрипят доски. Окна плотно заколочены и завешаны мешковиной, обмазанной глиной. Не могу понять, день сейчас или вечер. Если бы не пара тускло горящих лампочек, висящих под потолком, то пришлось бы идти на ощупь, шаря рукой по посеревшей от времени побелке стен.
– У вас есть электричество? – спрашиваю я Эльзу.
– А ты думал, мы только факелы палим? – смеется старуха.
– Нет, но как-то неожиданно, – смущаюсь я. Задумываюсь. – Когда меня принес Яр, я видел, что у бойцов только холодное оружие, а где огнестрел?
– Для жизни в этом мире у нас есть всё, – Эльза уходит от ответа, – как сил наберёшься, устрою тебе экскурсию по монастырю, покажу обитель, познакомлю с людьми. Но это потом, после того как с отцом-настоятелем поговоришь и сход соберётся. Руки сильно болят?
– Терпимо, – вру я, стараясь не обращать внимание на то, что после перевязки в уже начавших затягиваться ранах на запястьях боль разгорелась с новой силой, – мне не привыкать.
– Боль, это хорошо, – продолжает Эльза, – она усмирит твою гордыню и поможет разговору с игуменом.
– А как мне к нему обращаться? – интересуюсь я. – Имя у него есть?
– У всех есть имя, – старуха, почувствовав мою слабость, подставляет плечо, – но ты должен говорить, как все – отец-настоятель или просто – отче.
Мы подходим к двери. Обращаю внимание, что на выходе, развешенные на вбитых в стену гвоздях, висят теплые разномастные куртки, пара стёганых телогреек, накидки и несколько респираторов.
– А где все? – я оглядываюсь назад. – Спят?
– На вечерней службе, – Эльза, с трудом сняв с гвоздя куртку, помогает мне её надеть. Затем протягивает респиратор. Заметив мой недоумённый взгляд, старуха поясняет:
– Фон у нас терпимый, повезло, место на отшибе, не накрыло, а ты человек пришлый, лучше перестраховаться, чтобы никого не заразил.
– Телесно и духовно? – пытаюсь я пошутить, но натыкаюсь на суровый взгляд Эльзы.
– Не о том ты думаешь, – старуха толкает меня в спину, – пошли!
Эльза наваливается на дверь. В образовавшуюся щель врывается морозный воздух, который ударил мне по голове так, словно я хватил стакан чистого самогона. Мы выходим на улицу. Вдыхаю полной грудью, смакуя запах свежести. Вкусно. Невольно задираю голову, любуясь чистым звёздным небом. Ни облака, ни тучи. Если на секунду забыть, какой сейчас год, то можно подумать, что Удара не было и мир живёт как раньше.
– Это хороший знак, – Эльза тянет меня за рукав, – идём, как раз к концу проповеди успеешь, тебе стоит послушать его речи.
Мы обходим длинное приземистое здание, сложенное из тесаных брёвен.
– Это братский корпус, – поясняет старуха, – для тех, кто не женат. Чуть дальше, – она вытягивает руку, указывая на двухэтажное здание, сложенное из кирпича, – сестринский корпус. В тех домах, – Эльза вытягивает руку, указывая на ряд приземистых построек с двускатными крышами, – семейные дома.
