Щелчок. Жму на крючок, но магазин пуст. Отбрасываю автомат и беру «мосинку». Из-за груды тел лезет тварь. Успеваю зарядить один патрон и даже не целясь стреляю навскидку. Попадаю в корпус. Ходок всё ближе. Ползёт, зажав нож в зубах. Хорошо, что здесь низкий потолок и тварям просто не развернуться в полный рост.
Глаза заливает пот. Нет сил держать винтовку. Я упираю приклад в стену и кладу ствол на колено. В свете тускло блестит штык-нож. Моя последняя надежда. Слежу за ходоком. В отличие от остальных, в этом больше от человека, чем от твари. Одежда не так изношена, а лицо меньше изъедено язвами. Внимательные глаза не мигая смотрят на меня. Этот действует осторожнее. Понимает, что патронов нет. Выжидает. Затем разевает пасть. Берёт нож в руку. Раскачивается. Бросок!
Я успеваю среагировать. Штык вонзается ходоку в плечо. Он верещит. Бешено вращает глазами, но не отступает. Держу его на расстоянии от себя. Поворачиваю винтовку. Тварь орёт, подаётся назад и срывается со штыка.
Не могу понять, почему не прут остальные. Или этот последний? По фиг. Главное убить этого. Ходок теперь действует осторожнее. Близко не подходит. Просто сидит на корточках и пялится на меня. Кровь капает на пол. Он не обращает на это внимания. Даже не пытается зажать рукой рану. Мы продолжаем играть в гляделки. Я чувствую, что слабею. Тварь знает об этом и тупо ждёт, пока я не вырублюсь. У меня сдают нервы. Сейчас или никогда. Я покрепче обхватываю шейку приклада и резко, на выдохе, бросаю винтовку вперёд. Мне везёт. Штык вонзается в глаз ходока. Он издаёт тихий стон и валится на бок.
От сердца отлегло. Я чувствую невероятную усталость. Выдёргиваю штык из глазницы. Медленно, осторожно перелезая через тела ходоков, подбираюсь к краю перекрытия. Мне казалось, что я убил несколько десятков тварей, а их здесь от силы наберётся штук двенадцать. Или я ошибся, когда их считал, или часть успела смотаться. Или… Я снова вспоминаю о миражах. «Гудок» опять явил мне подставу. Ну и хер с ним!
«Хорошо, что здесь только дохляки, – я смотрю на трупы, – у меня нет желания никого добивать».
Собравшись с духом, смотрю вниз, чуть высунув голову из-за перекрытия. На полу валяется ещё три окровавленных твари. Одна ещё дышит. Ходок поворачивает голову. Его глаза встречаются с моими. В них нет ничего человеческого. Так смотрит бешеная собака. Ищу, чем прибить тварь. На глаза попадается несколько кирпичей. Беру один из них, замахиваюсь, и бросаю вниз. Кирпич попадает в грудь ходока. Слышится хруст. Тварь рычит. Шумно втягивает ноздрями воздух. Беру второй кирпич. Прицеливаюсь и, что есть сил, кидаю. На этот раз точно. Кирпич разбивает череп ходока, и тварь затихает. Теперь можно спускаться. Закидываю винтовку за спину и лезу по стеллажу вниз.
В голове пустота. Я действую как автомат. Осматриваю помещение. Никого нет. Подбираю с пола топор. Лезвие тупое, но хоть какое-то оружие. Выхожу из склада и медленно бреду по дорожке к озеру. Меня словно тянет туда, к месту, где лежит груда тел. Я понимаю, что в моём состоянии, да ещё без огнестрела, со мной легко справится любой ходок, но ноги словно сами несут меня к Михе. Или, к тому, что от него осталось.
Чем ближе я подхожу, тем тяжелее становится у меня на душе. Двадцать шагов. Десять. Я каждую секунду ожидаю нападения тварей или нового приступа головной боли. Но ничего не происходит, даже видений, и тех нет. Словно часть выработала свой ресурс, насытилась кровью и отлёживается как удав, переваривая убитых.
Я не верю, что «Гудок» может меня отпустить. Это слишком просто. Поэтому я приказываю себе быть начеку. Глупо будет подохнуть на самом финише.
Пять шагов.
Мне кажется, что тела, лежащие на берегу озерца, слабо шевелятся. Или это мне только кажется? Поднимаю топор. Иду. Глина окрашена бурыми разводами. Тела ходоков, изрешечённые пулями, лежат друг на друге, точно они решили сыграть в какую-то игру, да только все сдохли. Вода тихо плещется. Ветер холодит лицо. Воздух затхлый. Пахнет гнилью и кровью. Я набираюсь мужества и подхожу вплотную к трупам. Снимаю с плеча винтовку. Кладу её на землю недалеко от себя. Даже если мне придётся растаскивать всех ходоков, я всё равно найду тело Михи.
Переворачиваю одного ходока, второго, третьего. Чувствую себя падальщиком, роющимся в могиле. Мне не привыкать. Откидываю очередную тварь с явно перерезанным горлом и замечаю, что под ней скрючившись лежит выродок.
«Жив?!» – мелькает в голове.
Вроде как дышит. Отбрасываю топор. Склоняюсь над Михой. Трогаю его за плечо. Он стонет. Поворачивает голову. Я, не веря в такую удачу, переворачиваю его и не успеваю среагировать, как перед глазами мелькает нож, который через мгновение, вонзившись по рукоять, оказывается в моём бедре.
Я ору от боли и валюсь навзничь. Смотрю на Миху. Выродок тихо смеётся. Я замечаю, что у него распорот живот и из него торчат склизкие кольца кишок. Не знаю, как ему удалось выжить в этой мясорубке. Скорее всего, ходоки, при нападении, только успели взрезать ему брюшину. Он убил одного из них. Того, с перерезанным горлом, а потом я завалил тварей из автомата. Да… Недооценил я Миху. Он дорого продал свою жизнь. Я смотрю на нож. Тот самый, который я дал ему, приговаривая: «Порежь ту падлу, которая к тебе сунется». Судьба посмеялась надо мной. Тварью оказался я.
Слышу характерный стрёкот. Поворачиваю голову. Вижу, как метрах в тридцати от меня из грязи выползают ходоки. Тела извиваются. Одежды почти нет. Так, жалкие тряпки. На чумазых лицах бельмами отсвечивают слепые глаза. Рты разеваются. Видно, что это «старички» – те, кто провёл в части больше всего времени и кому больше всего выжгло мозги. Идти они не могут, только ползти, или довольно быстро передвигаться на четвереньках. Живые мертвецы. Если бы не нож в бедре, я бы смог убежать от них, а так, шансы невелики.
От осознания, что это всё, конец, и меня сожрут заживо, меня пробирает смех. Это истерика. Мозг пытается защититься. Я гляжу на Миху. Он смотрит на меня. В его глазах нет злобы или ненависти. Равнодушие. И это хуже всего. Я не чувствую злобы к нему. Всё справедливо. Я отправил его на убой. Он отплатил мне той же монетой.
Миха хрипит. Его бьёт частая дрожь. Видимо, он вложил в удар последние силы. Ведь ждал, как знал, что я выживу и приду к нему. Я беру его за руку. Он сжимает пальцы. Расширенные зрачки смотрят на меня. За эти дни мы сроднились и вместе сдохнем в этом аду. Выродок тихо стонет и, дёрнувшись, затихает. Всё. Миха умер. Я не могу выдержать его взгляд, от которого хочется провалиться под землю. Закрываю ему глаза. Решаю доказать себе, что я не тварь.
Беру топор. Отползаю в сторону, поближе к винтовке, так мне спокойнее, и облокачиваюсь на тело одного их ходоков. Жду. Твари всё ближе. Я чувствую их вонь. Это гниют их тела. Впереди всех, волоча перебитые ноги и шустро перебирая локтями, ползёт жилистый ходок. Я едва не ржу в голос, едва мне приходит в голову это словосочетание. Он всё ближе. У меня всего лишь один удар. Поднимаю топор. Руки дрожат. Мне кажется, что он весит целую тонну.
Едва тварь подбирается ко мне на расстояние метра и, раскрыв рот с обломками зубов, с шумом втягивает ноздрями воздух, я опускаю топор на её череп.
