Хрясть!
Лезвие со скрипом проламывает макушку ходока и погружается в мозги. Тварь зарывается рожей в грязь и, судорожно дёрнувшись, как-то странно вытягивается, точно удлинившись на десяток сантиметров. Глядя на дохляка, я ловлю себя на мысли, что убийство холодным оружием воспринимается совсем по-другому, чем огнестрельным. Там, ты палишь с расстояния, а здесь, видишь вблизи, как отнимаешь жизнь. Кровь из раскроенного черепа течёт на землю, окрашивая грязь алыми разводами. Меня передёргивает. Всё-таки, здесь чертовски холодно. Не представляю, как дрались на мечах в средневековье. Это какие нужно иметь нервы, чтобы рубить мечом врага, видеть его глаза из-под личины шлема, или знать, что его удар отсечёт тебе руку или ногу. Поединок один на один. В этом что-то есть, нечто первобытное, позволяющее проверить себя, узнать, чего ты стоишь на самом деле, а не прятаться за оптическим прицелом, подглядывая за жертвой на расстоянии.
Я отвлёкся. Вижу, что остальные уроды, видимо почувствовав липкий запах крови, ускоряются. Я пытаюсь вынуть топор из головы ходока, и к своему ужасу понимаю, что не могу этого сделать. Лезвие намертво застряло, точно срослось с костью. Чёрт с ним! Беру «мосинку». Выставляю винтовку штыком вперёд. Смотрю на ходоков. Они приближаются. Мёртвые к мёртвому.
«Только бы убить ещё одного ублюдка, – мысленно шепчу я, – только бы хватило сил колоть и убивать…»
Страха нет, уже отбоялся. Хочется, чтобы всё побыстрее закончилось. Нога онемела, и я не чувствую боли. Можно вытащить нож из бедра и истечь кровью. Не вариант. Твари почти рядом. Расплата близка, и я спокойно смотрю в глаза смерти…
Глава 18
Точка разрыва
2033 год. Храм. Ночь
– А как ты спасся? – спрашивает меня священник.
Голос старика словно выдёргивает меня из омута. Воспоминания прошлого не хотят отпускать, держат, хватая за шиворот гнилыми руками. Вздрагиваю. Поднимаю глаза, озираюсь, точно не веря, что я нахожусь здесь, в церкви, а не лежу там – на берегу озера. Пятнадцатилетний пацан в окружении тварей – почти животных, которые хотят тебя сожрать. Гляжу на священника, медленно фокусируя взгляд. Старик как бы выплывает из тумана. Его лицо приобретает резкость.
– Ну?
Я ухмыляюсь.
– Лось спас.
– Это как? – удивляется священник.
Я чешу лоб.
– Да… повезло, наверное, – я тщательно подбираю слова, – вот так в жизни, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Точно защиту кто дал. Как он мне потом рассказал, он сумел сбежать из бокса, где я его запер, а когда началась стрельба и заваруха, вылез на крышу станции спутникового слежения и сидел там с биноклем. Тупо смотрел, что происходит. Даже ставки сам с собой делал, типа кто кого. Я или твари. А потом, по его словам, увидел, что меня окружили, и решил спасти. Говорил, что сам не знает почему, точно под руку кто дёрнул. В общем, Лось спустился по лестнице, прибежал и перестрелял всех ходоков из автомата, – я гляжу на старика, наблюдая за его реакцией. – Я, когда увидел его глаза, он же как бешеный примчался к озеру, то подумал, что и мне пипец. Вальнёт и не почешется. Но пронесло. Не знаю, что на Лося нашло. Помню я орал, чтобы он ко мне не подходил близко. Прям вопил. На группу людей воздействие оружия сильнее, чем на одиночку. Да и от дозы многое зависит, и от устойчивости психики. Всех по-разному накрывает. У кого сразу крыша едет, кто дольше держится. Но часики всё равно тикают. Конец один – смерть.
– А дальше? – священник кладёт руку мне на плечо.
– А что дальше, – я пытаюсь вспомнить, или, точнее, решаю, что рассказывать, а что нет, – я ногу ремнём перевязал, нож выдернул, а потом Лось трос срезал, от растяжки антенны, и тащил меня на нём до забора. Это, чтобы расстояние между нами увеличить. Мы как за периметр «Гудка» выползли, так сразу полегчало. Проблевались только и слабость накатила с тошнотой, точно с бодуна. Затем по рации с Винтом связался и сказал, что выход свободен, только надо по одному тикать. Так и выходили. Один придёт. Мы сообщаем. Прикрываем. Идет следующий. Винт последний вышел. Злой как чёрт. Хотел мне по башке настучать, за неповиновение, но я под обезболивающим, Хлыщ промедола вколол. Так что мне до лампочки всё было. Решили домой возвращаться. Ребята носилки сделали и так до железки меня донесли. Даже Седой, со своей ногой, и Митяй пёрли, представьте, и не жужжали, только матерились по тихому. Там уже проще. Сели на «пионерку», ну мотодрезину, – поясняю я, видя недоумённый взгляд священника, – так и доехали до Убежища.
– Это всё? – интересуется старик.
– Это только начало, – я усмехаюсь. – Получается, что я вроде как всех спас, и про «Гудок» больше всех узнал. В общем, пока мы обратно ехали, у меня в голове план появился как ништяки из части забрать и самому там не сдохнуть. Я решил Бате о нём рассказать с глазу на глаз. Выслужиться, наверное, хотел, подняться.
– И как, получилось? – старик поднимается, словно чувствуя, что я хочу выговориться.
– Ага, – киваю я, – более чем.
– Давай Сергий, рассказывай, – настаивает священник.
– Да тварью я оказался, – тихо говорю я. Видя, что старик повернулся ко мне спиной и мне не придётся смотреть ему в глаза, продолжаю: – У нас, при больнице, ещё до Удара, было психиатрическое отделение. Короче, – я набираю полную грудь воздуха, – я всё рассказал Бате о том, как воздействует пси-оружие и о Михе – бомжике этом, что он смог выжить там. Среди выродков в больничном комплексе дебилов хватало, не психов, а именно слабоумных. Мы их «сто восьмыми» называли. Я предложил Бате заходить в часть двойками – боец плюс дурик. Остальные по периметру сидят и прикрывают. Пока выродок хабар собирает и приносит, чистильщик издалека его прикрывает, а остальные потом всё забирают. Единственное, «сто восьмого» собаки могут подрать, так и было, часть выродков потеряли, но собак мы со временем перестреляли. Да и после того, что мы видели, постепенно научились миражи от правды отличать. В общем, так «Гудок» и чистили. Не торопясь. Мы его Территорией окрестили. А что, погоняло что надо. Локалки, места стрёмные есть и прибыток для смелых. А взять было чего. Тащили и тащили. Оружие, патроны, одежду, инструменты. Так двойками и работали. Долго конечно, зато надёжно. Со временем даже карту составили, куда можно, а куда нельзя соваться. Выродка запускали и смотрели, как он себя поведёт. Выживет, крыша окончательно поедет, или выдержит и вернётся. Это как во время войны минные поля чистили, запуская на них военнопленных. И главное, – я понижаю голос, – наши потом способ придумали, как подольше продержаться, надо самогонки или водки хряпнуть. Не до пьяна, а так, чтобы чуть по шарам дало. Не знаю точно, как это работало, не пробовал, но ребята говорили, что получалось: одно на другое наслаивалось и вроде как страх уходил. Некоторые «колёса» жрали, в медблоке на жратву меняли. Короче, кто как справлялся, только бы выжить в части. Только потом крыша у многих ехала. Батя приказал таких сразу отстреливать, чтобы в ходоков не превратились. Или ребята от эйфории ошибки совершали и сами дохли, – я перевожу дух, продолжаю: – Кто побывал на Территории, менялся. Так или иначе. Разные случаи бывали. Слухи ходили, что это как заразная болезнь. Цепляет всех. Без исключений. Изменился и я. Что-то умерло внутри, пока я душил Миху. Точно я убивал себя. Наверное, это плата за страх. Другие тоже через это прошли.
