Толпа тихо галдя рассасывается. Урода ведёт Михаил. Замечаю, что священник и Яр, как бы замешкавшись, отходят в сторону и начинают о чём-то разговаривать. Я, проводив взглядом людей, подхожу к ним.
– Что думаешь? – спрашивает меня Яр.
– Слишком много совпадений, – я пытаюсь сформулировать, что конкретно меня беспокоит, – точно он роль отыгрывает.
– Я тоже так думаю, – говорит священник, – ты точно его раньше не видел?
– Нет, – я мотаю головой, – незнакомый, но мало ли их таких шарится по окрестностям Подольска, всех не упомнишь. Хотя выродки терпеть нас не могут. Если он засланный, то странно, как он на это согласился. Они с нами особо не сотрудничают, если только под пытками или за жратву.
– Предатели всегда найдутся, – шипит Яр, – главное знать на что надавить, и твой Колесников об этом хорошо знает.
– Так, – теряет терпение старик, переступая с ноги на ногу, – уходим, не май месяц на дворе. Завтра всё обсудим, я ещё Эльзу попрошу с ним побеседовать, как раз по её способностям дело, пусть прощупает его, а там по делам его и решим, как с ним поступать, но отпускать, до выяснения, не будем.
«Держи друга рядом с собой, – вспоминаю я восточную мудрость, – а врага – еще ближе».
Священник не перестаёт меня удивлять. И, признаться честно, я иногда теряюсь, кто он больше – божий человек или хитрый расчётливый стратег, думающий на несколько шагов вперёд.
За всеми этими мыслями я не замечаю, как ноги сами несут меня по натоптанной дороге. Яр и священник идут впереди. Оборачиваюсь. За мной плетётся Данила, ведя под уздцы жеребцов. Из ноздрей вырывается пар. Бока часто вздымаются, хотя они не бежали. Я замедляю шаг.
– Что это за животины? – я протягиваю руку, пытаясь погладить по морде мутанта.
– Осторожнее! – вскрикивает парень. – Может откус… – но я, не обращая внимание на предупреждение, уже веду рукой по типа лошадиной морде. Животное заметно напрягается. Угольно-чёрные глаза внимательно смотрят на меня. Рот открывается, и я вижу ряд острых зубов с клыками, заходящими за верхнюю губу. – …откусить пальцы, – заканчивает Данила, – а ты ему понравился, – парень улыбается, – он никому из чужих так не позволяет с собой обращаться. Правда, Буран? – парень треплет «коня» по загривку. – Это Крепыш, – Данила кивает на приземистого, увитого буграми мышц мутанта, – третий Ворчун. Мы его так зовём, потому что он постоянно фыркает и не любит ходить под седлом.
Я окидываю взглядом животных. Они мне кажутся какими-то нереальными существами. В мире, где за небольшой кусок мяса убивают, четвероногое, которого ещё никто не сожрал воспринимается как вызов.
– Откуда они у вас? – я глажу Бурана по шее. Странное чувство. В той – прошлой жизни – до Удара, лошадей я видел только мельком. И нужно было случиться катастрофе, чтобы почувствовать силу, заключённую в благородном животном.
– Мы их называем пластовнями, – отвечает Данила, – из-за ног, глянь.
Я смотрю вниз и вижу, что копыта у мутантов раза в два крупнее обычных и покрыты густой шерстью.
– Они и по снегу глубокому, и по грязи раскисшей запросто передвигаются, – продолжает ликбез Данила, – только бегают не очень быстро, зато сильные и выносливые и жрут всё подряд. И сено и кору и даже падаль. Всё харчат. Так и выжили. Здесь недалеко большая конеферма была. Видимо после войны лошади разбежались, те кого не сожрали, со временем изменились. Адаптировались к новой среде обитания. К нам прибилось несколько голов. Мы с их помощью тяжести таскали.
– Ты их в конюшню ведёшь?
– Угу, – кивает парень, – там, – он машет рукой вперёд.
– Мне можно будет прийти? – спрашиваю я.
– Приходи, – Данила улыбается, – там работы всегда хватает.
– Навоз откидывать? – ухмыляюсь я.
– И навоз покидаешь и ездить, если захочешь, научишься, – смеётся парень.
Мы доходим до развилки. Я поворачиваю направо. Иду к братскому корпусу. Безумно хочется спать. Поворачиваю голову и смотрю вслед Даниле и жеребцам, назвать их пластовнями у меня язык не поворачивается. Силуэты парня и коней быстро исчезают в темноте, а их следы заметает снег…
* * *
Монастырь. Три недели спустя
Однообразные дни слились в одну непрерывную ленту. Раннее утро. Подъём. Работа на биогазовой станции или на фермах. Короткие перерывы на обед. Возвращение в каморку. Сон, похожий на забытьё, и всё начинается с начала.
Холода и не думают заканчиваться. Солнца почти нет и, как говорят в монастыре, это самая длинная зима на памяти старожилов. За эти дни я лишь пару раз перебросился со священником несколькими предложениями, хотя, по мере возможности, ходил на службы и слушал его речи. Наверное, я уже все ему рассказал.
Живя в общине, в окружении стольких людей, я чувствую себя одиноким. И мне это нравится. Труд до отупения, когда все движения доведены до автоматизма и тебе плевать на своё будущее. Живёшь одним днём. Но, наверное, впервые в жизни я счастлив по-настоящему. Хотя физически работать тяжело, это лучше, чем ползать на брюхе по грязи с винтовкой, красться и убивать людей. Я приношу пользу. Пожинаю, как говорит священник, плоды своего труда.
Вместе со мной на фермах трудится и Штырь. Хотя вслух я зову его по имени, неприязнь к нему я не смог преодолеть. Мужик он не разговорчивый, угрюмый, да это и понятно, при его-то внешности, но хотя Эльза сказала, что не видит в нём опасности, гнили, как она говорит о предателях, что-то заставляет меня быть настороже. Будит прежние инстинкты. Хотя работает он хорошо. Не халтурит. Быстро взрыхляет землю или носит воду для полива. Живёт тоже здесь, в ангаре. Напросился. Сказал, что в самом монастыре, из-за своего уродства, будет чувствовать себя неуютно, а здесь народу поменьше. Так и живёт в наспех сколоченной каморке. Изредка приходит на службы в церковь. Николаю помогает. Ничем не выделяется. Да и чёрт с ним!
Настоящей отдушиной для меня стали конюшни. Как бы я не устал, но вечером я всегда навещал Бурана, угощая коня припасённым с обеда кусочком черствого хлеба или настоящим гостинцем – пойманной крысой.
Наградой становилась возможность погладить жеребца. Я даже научился ездить верхом. А ещё мне перестала сниться Машенька и я больше не вскакиваю в холодном поту среди ночи. Мне даже удалось наладить некий нейтралитет с Ксенией. Мать Авдия перестала относиться ко мне как к врагу. Скорее, я стал для неё некой разновидностью домашнего животного, приносящего пользу. Например, злым псом, который вроде как нужен во дворе частного дома для охраны, но к которому никогда не привяжешься. Меня это тоже устраивает.
Перебирая в голове мысли, я не сразу реагирую, когда меня окликают по имени.
– Сергий!
Я, перестав переливать воду из колодца в деревянную бадью, поворачиваю голову и смотрю на Авдия. Мальчик стоит в метре от меня. Как всегда, одетый в залатанную, но хорошо перешитую из взрослой телогрейку. В руке он держит маленький свёрток.
