Однако битву под Малоярославцем (как и под Бородином) недостаточно оценивать лишь с тактической точки зрения. Здесь важен и стратегический, и даже политический аспект. Добившись, как и при Бородине, тактического успеха, Наполеон вновь ничего не выиграл стратегически, более того, проиграл политически, хотя выяснилось это не сразу после сражения, а в последующие дни.
Кутузов под Малоярославцем не смог разбить Наполеона, но и сам не был разбит. Он только оставил, как при Бородине, исходные позиции и отступил в готовности (даже большей, чем после Бородина) к новому сражению. «Завтра, я полагаю, — написал он Царю в ночь с 24 на 25 октября, — должно быть генеральному сражению, без коего я ни под каким видом в Калугу его (Наполеона. — Н. Т.) не пущу» (20. Ч. 2. С. 98). Сил у Кутузова в тот момент было больше, чем у Наполеона: 90 тыс. человек и 600 орудий против 70 тыс. при 360 орудиях (3. Т. 3. С. 44–45)
[1069]. К тому же русская армия могла рассчитывать на поддержку ополченцев и партизан.
Казалось бы, тот факт, что Кутузов хотя и оставил Малоярославец противнику и отступил с поля битвы на юг, все-таки не позволил Наполеону пройти к Калуге, уже делает честь фельдмаршалу и русскому оружию вообще. Однако Михаилу Илларионовичу показалось, что этого мало. Он в первом же донесении Царю от 25 октября 1812 г., а затем в более подробном рапорте от 21 февраля 1813 г. фальсифицировал результат битвы, объявив, что Малоярославец 24 октября остался у русских и что Наполеон «в ночь с 12 на 13 (с 24 на 25 по н. ст. — H. T.) число совершил отступление к Боровску и Верее» (20. Ч. 2. С. 98, 110). На самом же деле Наполеон, взяв с боем Малоярославец, оставался здесь до 26 октября, пока россияне отходили по дороге на Калугу.
Ночь с 24 на 25 октября Наполеон провел в Городне — маленькой деревушке под Малоярославцем. Он советовался с маршалами: атаковать ли Кутузова, чтобы прорваться в Калугу, или уходить к Смоленску по разоренной дороге через Можайск? Маршалы предлагали и оспаривали то одно, то другое. Так и не приняв решения, Наполеон, едва рассвело, поехал сам с небольшим конвоем на рекогносцировку русской позиции. Его сопровождали маршал Л.А. Бертье, генералы А. Коленкур, А.Ж.Б. Лористон, Ж. Рапп, Ж. Мутон и др. Не успели они выехать из своего лагеря, как на них с криком «ура!» налетел отряд казаков. Императорский конвой был смят. Один казак уже пронзил пикой лошадь Раппа. Другие генералы плотным кольцом окружили Наполеона. Все они, обнажив шпаги, приготовились дорого отдать свою жизнь. Подоспевший во главе двух эскадронов конной гвардии маршал Ж.Б. Бессьер спас их от неминуемой гибели или плена (19. С. 203; 44. Т. 2. С. 119–120)
[1070].
Наполеон в те минуты смертельной для него опасности сохранял внешнее спокойствие и, как только казаки скрылись, провел рекогносцировку но вечером приказал своему лейб-медику А.-У. Ювану изготовить для него флакон с ядом. «С этого момента император не расставался с флаконом: попасть в плен живым отныне уже более не грозило ему» (32. Т. 7. С. 682)
[1071].
После рекогносцировки Наполеон вновь созвал маршалов на совет. Отважный Бессьер решительно высказался против нового сражения, указав на неприступность позиции русских. «В какой позиции и против какого врага! — восклицал он. — Разве мы не видели поля вчерашней битвы, не заметили, с каким исступлением русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть?» (44. Т. 2. С. 125–126). Другие маршалы поддержали Бессьера. Наполеон решил повернуть назад и отступать к Смоленску через Можайск.
Так впервые в жизни Наполеон сам отказался от генерального сражения. Впервые в жизни он добровольно повернулся спиной к противнику, перешел из позиции преследователя в позицию преследуемого. Истинное отступление «Великой армии» началось не 19 октября, когда Наполеон вывел ее из Москвы и повел на Калугу, а 25 октября, когда он отказался от Калуги и пошел к Можайску, на Смоленскую дорогу. Это заключение академика Е.В. Тарле (32. Т. 7. С. 681) вполне справедливо.
Парадоксальный, беспримерный в истории войн факт: одновременно с отступлением Наполеона от Малоярославца на север в 5 часов утра 26 октября Кутузов начал отступать на юг, к с. Детчино, за 24,5 км от Малоярославца, и там уже на следующий день, 27-го, получил «известие, что неприятель отступил» (20. Ч. 2. С. 119, 132). «Обе армии отступали одна от другой: французы — к северу, мы — к югу», — вспоминал декабрист В.С. Норов
[1072]. (Маршал Даву в драме К.А. Тренева «Полководец» резонно замечает: «Случая отступления от отступающего врага не было в жизни ни у одного полководца»)
[1073].
Поскольку Кутузов в ночь с 27 на 28 октября отошел еще дальше на юг, к слободе Полотняный Завод, где оставался два дня, до утра 30-го (20. Ч. 2. С. 136, 156)
[1074], этот его отступательный марш вызвал споры между отечественными историками: одни (Н.А. Окунев, М.И. Богданович, А.Н. Попов, М.С. Свечников: 3. Т. 3. С. 49–50)
[1075] порицают его, другие (А.И. Михайловский-Данилевский, Н.Ф. Гарнич, П.А. Жилин, Л.Г. Бескровный, Ю.Н. Гуляев и В.Т. Соглаев: 2. С. 515–516; 16. С. 293; 24. Т. 3. С. 343–344)
[1076] оправдывают. Пожалуй, здесь и те и другие по-своему правы. С одной стороны, после того как Наполеон повернул от Малоярославца к Можайску, стало ясно, что марш Кутузова к Детчину и далее к Полотняному Заводу с двухдневным «растахом» был ненужным. Более того, Наполеон в результате получил выигрыш времени в трое суток, возможность оторваться от русской армии и до самой Вязьмы быть вне ее досягаемости. С другой же стороны, до тех пор пока Наполеон не повернул от Малоярославца к Можайску, у Кутузова были все основания опасаться, что противник сможет пройти к Калуге в обход русской позиции — через Медынь, где уже были замечены отряды его кавалерии. Чтобы прикрыть Медынскую дорогу, фельдмаршал и отвел свои войска в Детчино, а затем на Полотняный Завод (М.И. Кутузов — Александру I 28 октября 1812 г.: 20. Ч. 2. С. 136). Значит, его марш был ситуационно оправданной предосторожностью, которая лишь после того, как ситуация изменилась, оказалась излишней.
