Остановиться, передохнуть, подкрепить силы беглецы не могли. Впереди у них до самого Вильно не было опорных баз. Между тем отовсюду (случалось, даже спереди, в лоб) их атаковали казаки и партизаны, а сзади, следуя «генеральному плану» Кутузова, настигали регулярные полки русской армии. Настигали и уничтожали главным образом «некомбаттантов», но били и combattants. 3 декабря у с. Латыголичи Чичагов рассеял арьергард противника, взяв больше 1500 пленных, в числе которых оказался «один генерал, о имени коего, — гласит рапорт Кутузова Царю от 5 декабря, — еще не получил уведомления» (20. Ч. 2. С. 450). 7 декабря под Сморгонью авангард Чичагова захватил еще 3 тыс. пленных и 25 орудий (Там же. С. 490), а с 8 по 13 декабря, по данным штаба Кутузова, русские войска взяли в плен 9730 человек и отбили у противника 168 пушек (Там же. С. 493). «Наполеон, пришедши тигром, бежит зайцем», — писал в те дни Н.М. Карамзин
[1183].
Сам Наполеон видел, что кампания безнадежно проиграна, а его «Великая армия» почти уничтожена. Он решил подготовить общественное мнение Франции и Европы к восприятию постигшей его катастрофы. 3 декабря в Молодечно император составил «погребальный», как назвали его сами французы
[1184], 29-й бюллетень (38. С. 157–164) — как бы надгробное слово о «Великой армии». Признав свое поражение, Наполеон объяснил его превратностями русской зимы, а заключил бюллетень фразой, которая шокировала даже его верноподданных: «Здоровье его величества никогда не было лучшим». «Лев получил тяжелые ранения, — читаем у А.З. Манфреда, — но он не мертв, он еще сохранил силы, и он опасен. Берегитесь! В этом был смысл последней фразы 29-го бюллетеня, показавшейся современникам столь мало уместной и странной. То было предостережение» (22. С. 701).
Вечером 5 декабря в м. Сморгонь Наполеон покинул армию. Он торопился в Париж, чтобы опередить толки вокруг 29-го бюллетеня, а главное — собрать новую армию. Для него, по выражению Е.В. Тарле, «русский поход был только проигранной партией. Он был уже поглощен новой, готовившейся партией и обдумывал, как лучше ее выиграть» (32. Т. 7. С. 725). Взяв с собой А. Коленкура, М. Дюрока, Ж. Мутона, А. Фэна, несколько слуг и — только до русской границы — кавалерийский эскорт, Наполеон за 13 дней промчался инкогнито, под именем герцога Виченцского, через всю Европу, миновал все расставленные для него западни и к полуночи 18 декабря уже был в Париже (19. С. 278–338; 22. С. 701–702).
Впрочем, первая же ночь этого вояжа могла стать для Наполеона роковой. Партизан А.Н. Сеславин, уже прославившийся тем, что он обнаружил марш «Великой армии» из Москвы на Калугу, едва не совершил еще более славный подвиг. Выполняя поручение Кутузова по сбору разведывательной информации
[1185], он к полуночи 5 декабря, за час до прибытия Наполеона в Ошмяны, ворвался с отрядом гусар и казаков в это местечко, изрубил караул у квартиры, приготовленной для Наполеона, и удалился, не подозревая о том, что французский император уже подъезжает к Ошмянам. «Будь атака сия часом позже, Наполеон не избежал бы плена», — заключал Денис Давыдов из описания этой атаки Сеславина (13. С. 308).
Командовать остатками армии Наполеон поручил И. Мюрату — только потому, что король Неаполя был старшим по монархической иерархии (19. С. 273; 22. С. 701). Тот, однако, проявил себя в роли главнокомандующего хуже, чем это мог сделать «капитан вольтижеров», как признал позже сам Наполеон (19. С. 355), и 17 января самовольно уехал к себе в Неаполь, сдав командование вице-королю Италии Е. Богарне
[1186]. Вообще, пока сам император шел во главе своих войск, его присутствие «все же поддерживало хотя бы тень организации, спаивало их в «армию Наполеона»… Когда же Наполеон бросил армию, объединяющий ее центр исчез, а вместе с ним исчез и последний нравственный ресурс», после чего дезорганизация и деморализация остатков армии приняли «чудовищные размеры» (25. Т. 4. С. 260). Только гвардия да еще группы солдат и офицеров, сплотившихся вокруг своих маршалов, сохраняли достоинство и боеспособность. Все остальное воинство бежало от Сморгони к Вильно в таком беспорядке, что Ф.Н. Глинка написал в те дни о французах: «Их можно ловить легче раков» (11. С. 177).
Удивительно, как в таких условиях французы могли вести с собой русских пленных: всего из Москвы их вывели, по разным данным, от 2 до 3 тыс. (35. Т. 2. С. 155; 44. Т. 2. С. 154) и какое-то число, пусть даже крайне малое, довели до Франции. В этом числе оказались гр. В.А. Перовский — будущий фаворит Николая I с любопытной родословной (двоюродный внук морганатического супруга Императрицы Елизаветы Петровны А.Г. Разумовского и двоюродный же дед цареубийцы Софьи Перовской)
[1187] и рядовой Семенов — по семейной легенде предок всемирно известного мастера детективного жанра в литературе Жоржа Сименона
[1188].
8 декабря французы вступили в Вильно, где они очень рассчитывали на местные склады продовольствия и фуража. Мюрат, однако, не смог наладить порядок, и многотысячные толпы мародеров, ворвавшись в город, разграбили склады так, что «одни получили все, другие — ничего» (35. Т. 3. С. 286, 297, 304). Пока французы грабили Вильно, 10 декабря к городу подошли казаки М.И. Платова и авангард П.В. Чичагова. Противник бежал из города, бросая награбленную добычу, а 5139 больных и раненых, оставшихся (может быть, еще с лета) в госпиталях, были взяты в плен (20. Ч. 2. С. 500). В их числе оказался бригадный генерал М. Лефевр, сын командующего Старой гвардией маршала Ф.-Ж. Лефевра, герцога Данцигского. Маршал оставил раненого сына и при нем — письмо на имя А.А. Аракчеева с просьбой проявить к раненому «лояльность»
[1189]. Прибывший в город 11 декабря Кутузов занял комнаты, которые «были вытоплены для Бонапарте» (20. 4.2. С. 487).
Три следующих дня остатки «Великой армии» брели от Вильно до Немана. 13 декабря они достигли Ковно. Здесь маршал М. Ней дал русским последний бой, задержав их на несколько часов перед Неманом (32. Т. 7. С. 724; 35. Т. 3. С. 347). К Неману французы вышли в том самом месте, где 24–27 июня гордо и радостно, упиваясь собственной мощью и красотой, вторглась на русскую землю полумиллионная «Великая армия» Наполеона. Теперь, 14 декабря, возвращались через Неман с русской земли несколько тысяч «горемык, одетых в рубище, с опущенными головами, потухшими взорами, мертвенно-землистыми лицами и длинными, всклокоченными от мороза бородами… Это и была вся «Великая армия»!» (44. Т. 2. С. 393).
