Если у Кутузова были сомнения в том, как рациональнее для России готовить заграничный поход, надо ли с ним спешить и нужен ли он вообще, то Александр I был настроен более чем решительно. Он старался быть не просто во главе, но и на виду у всех. Наблюдая за ним по пути от Плоцка до Калиша, А.И. Михайловский-Данилевский записал в дневнике: «Государь был всегда верхом, одетый щеголем; удовольствие не сходило с прекрасного лица его»
[1237]. Казалось, что даже то подчеркнутое внимание, которым Царь окружал в те дни слабеющего от недугов фельдмаршала, доставляло ему самому удовольствие: Император не уставал демонстрировать «всевозможное уважение» к «старцу»
[1238].
Теперь мы знаем, что «всевозможное уважение» Императора к фельдмаршалу было чисто показным. Главный штаб уже возглавлял кн. П.М. Волконский. Дежурный генерал и правая рука Кутузова П.П. Коновницын был спроважен «в отпуск»
[1239], а на его место назначен полковник царской свиты Н.И. Селявин. Что касается К.Ф. Толя, оставленного в должности генерал-квартирмейстера, то он, естественно, старался услужить монарху еще ревностнее, чем фельдмаршалу. Дело не в том, что Александр I «принимал решения сам» (25. Т. 6. С. 24), а в том, что любые решения, исходившие от Главного штаба или же непосредственно от Кутузова, Царь контролировал и нацеливал их на форсированное наступление вслед за остатками «Великой армии» Наполеона. Кутузов мог только ворчать: «Самое легкое дело — идти теперь за Эльбу, но как воротимся? С рылом в крови!»
[1240].
Как бы то ни было, ворчливый «старец» довел победоносные русские, а с марта 1813 г. и союзные с ними прусские войска почти до Эльбы, но 28 апреля в силезском городке Бунцлау умер — умер на марше, за 4 дня до новой встречи с Наполеоном.
Да, Наполеон к тому времени, «как из-под земли, как в сказке» (22. С. 706), уже собрал новую армию в 200 тыс. человек (32. Т. 7. С. 295) и спешил во главе ее к Эльбе. 2 мая он дал русско-прусской армии сражение при Лютцене. Началась новая военная кампания, в характере которой кричаще сочетались, по выражению К. Маркса, дух возрождения с духом реакционности
[1241]. Она несла народам Европы, с одной стороны, освобождение от французского диктата, а с другой — реставрацию феодальных порядков. Русские солдаты в этой войне, лишенные непосредственной поддержки собственного народа, сражались уже с меньшим воодушевлением. В результате Наполеон начал громить русские, прусские и австрийские войска в битве за битвой: под Лютценом, Бауденом, Дрезденом. Хотя теперь против него поднялась фактически вся Европа, он сумел продержаться в борьбе с ней еще два года, однако восстановить былое, как перед нашествием на Россию, могущество своей империи уже не мог. Поэтому уместно закончить последнюю главу моей книги словами самого выдающегося из отечественных историков 1812 г.: «Агония наполеоновской мировой монархии длилась необычайно долго. Но смертельную рану всемирному завоевателю нанес русский народ в двенадцатом году» (32. Т. 7. С. 732).
Заключение
еликая победа России над Наполеоном, безоговорочная и блистательная, вызвала потрясение умов буквально во всем мире. Причины ее толковали вкривь и вкось. Официальные верхи самой России, не веря в собственный народ, адресовались даже к потусторонним силам. «Зрелище погибели войск его невероятно! — читаем о Наполеоне в манифесте Александра I от 12 января 1813 г. — Кто мог сие сделать?.. Да познаем в великом деле сем промысл Божий!» (26. Т. 21. С. 256). На памятной медали в честь 1812 г. Царь повелел отчеканить: «Не нам, не нам, а имени Твоему!» (3. Т. 3. С. 409). Такое «объяснение» причин разгрома Наполеона не вышло за пределы русской дворянской историографии.
Гораздо более расхожей и живучей, вплоть до нашего времени, оказалась версия о том, что победил Наполеона русский климат, «генерал Зима». Однако даже в западноевропейской историографии эту версию отвергли такие авторитеты, как А. Жомини, К. Клаузевиц, Г. Дельбрюк, Д. Чандлер (17. С. 414; 18. С. 129, 200)
[1242]. В России же она вообще не имела сторонников. Кстати, первым, еще в 1813 г., мотивированно опроверг ее М.Ф. Орлов (будущий декабрист)
[1243].
Передовые умы России, не отрицая роли стихийных факторов («мороз, конечно, был тут не лишний»),
[1244] отводили им второстепенную роль. «Главнейшими же причинами нашего торжества в 1812 г., — заключил Н.Г. Чернышевский, — должны быть признаваемы твердая решимость Императора Александра Благословенного, патриотизм народа, мужество наших армий и искусство полководцев»
[1245]. Александр I поставлен здесь на первое место, по-видимому, из цензурных соображений, но вообще назван не зря
[1246]: его решимость не заключать мира с Наполеоном значила многое — ведь если бы Царь после оставления Смоленска или Москвы принял мирные предложения Наполеона, ход событий был бы иным. Разумеется, другие факторы русской победы в перечне Чернышевского еще более значимы.
В чисто военном отношении, при всем искусстве полководцев России и мужестве ее солдат, Наполеон перед 1812 г. был сильнее. Попытки доказать, что русская армия тогда качественно превосходила французскую, а царские военачальники — Наполеона и его маршалов (2. С. 594–596; 16. С. 400–401)
[1247], противоречат и логике истории, и ее фактам. Во-первых, здесь замалчиваются пороки феодальной системы комплектования, обучения, снабжения и управления царскими войсками, сказавшиеся, между прочим, в том, что победоносная русская армия, преследуя Наполеона от Москвы до Немана, понесла урон, немногим меньший, чем побежденная и чуть ли не уничтоженная французская армия. Во-вторых, игнорируется тот факт, что за пределами России, как бы на нейтральном поле, где русская армия не имела поддержки своего народа, Наполеон бил ее и до, и после 1812 г. — под Аустерлицем, Фридландом, Дрезденом, хотя командовали ею те же самые полководцы, включая Кутузова, что и в 1812 г.
[1248]. Действительный источник мощи русской армии 1812 г. надо искать не в ее военно-феодальной организации, а в единении армии с народом. Именно общенациональный подъем народных масс, выступивших на защиту Отечества, стал главной причиной победы России в войне 1812 г., а народ русский (включая, естественно, и крестьян, одетых в солдатские мундиры) — главным героем войны. Кутузов это понимал, заявив в ответ на славословия по его адресу: «Я щастлив, предводительствуя русскими. Но какой полководец не поражал врагов, подобно мне, с сим мужественным народом!» (20. Ч. 2. С. 532).
