Ежедневно Ульяна получала одну и ту же телеграмму от юноши с одним-единственным словом: «увы тчк», но из разных городов. Целую неделю она изнывала, негодуя на нерасторопного мальчишку, целую неделю провела в обществе ненавистного герра Нойманна в надежде, что наконец сможет обличить его во лжи и вернуться к своему доктору.
Восьмая телеграмма пришла из Берлина: «нашел тчк принимайте зпт дал адрес Герши тчк об инкогнито предупредил тчк».
Журналистом оказался знакомец герра Фридриха Энгельса — писателя и революционера, бывшего родом по воле случая из Бармена. Оба когда-то входили в редакционный комитет газеты «Нойе Райнише цайтунг». Журналист был очень впечатлен рассказом доктора Иноземцева о том, какую нечистую игру затеял «Фабен». И решил, что непременно должен вмешаться в эту историю с «ядом от кашля» (так он собирался назвать свою статью), чтобы не дай господь родной город его близкого друга и соратника не был очернен дурной славой и проделками лжецов-капиталистов.
— Ныне я работаю в «Норддойче альгемайне цайтунг». Это газета канцлера, и все статьи у нас тщательно проверяются. Но у меня есть способ обойти цензуру, — говорил седоволосый подтянутый старичок в сером костюме для спорта и верховой езды, с карманным фотоаппаратом «Кодак» на толстом кожаном ремне через плечо. Аппарат трудно было назвать карманным — большой деревянный ящик, обтянутый кожей, с ключом для перемотки кадров и круглым отверстием — объективом. Ульяна видела такие на выставке в Париже. И со вздохом заметила: проявить фотографические снимки было чрезвычайно сложно: отснятую пленку необходимо отправлять производителям этих камер и ждать черт знает как долго.
— Вовсе нет, я сам проявляю снимки в собственной мини-лаборатории. Я показывал ее герру Иноземцеву, он остался очень доволен, — безапелляционно отрезал немец.
Имени он своего не назвал, сказал, что когда-то подписывал свои статьи псевдонимом «Лупус Второй», первым Лупусом был Вильгельм Вульф — мастер сенсаций «Новой Рейнской».
Услышав имя Иноземцева из уст энергичного старичка, Ульяна даже не изменилась в лице, продолжая внимать торопливым его речам, надеясь, что в ходе беседы откроется, каким образом так случилось, что здесь замешан сам доктор. Зато адвокат не стерпел, и едва господин Лупус замолчал, тотчас по простоте своей душевной осведомился на ломаном немецком:
— Доктор Иноземцев говорил с вами?
Оба — и Ульяна и журналист — одновременно не без удивления взглянули на адвоката.
«Этот пройдоха Герши понимает все же по-немецки, — подумала девушка, — хотя по прибытии в Бармен не ведал, как будет “здравствуйте” и “спасибо”». — Но ничего не сказала вслух, сделав вид, что нет причин для изумления — ну молодец, выучил германское наречие. Браво! Во взгляде же господина Лупуса промелькнуло недоумение иного рода. И он ответил:
— Разумеется, господин Иноземцев. А кто ж еще? Мы встречались с ним в Берлине, потом он вернулся в Дюссельдорф. Я отправил ему телеграмму, осведомив о своем согласии написать статью. Он телеграфировал адрес, куда я и явился. И предупредил, что меня встретит Элен Бюлов.
Тут до Ульяны дошло: этот бестия, этот плут Ромэн перехватил телеграмму Иноземцева и сам направил журналиста сюда. Ай да прохвост, ай да молодец!
Но выходило, что и доктор искал журналиста. Для той же цели или какой иной — было уже не важно, ведь Ромэн ловко обошел его, вручив господина Лупуса прямо в руки Ульяны. А она уж знает, как распорядиться услугами газетчика с фотоаппаратом. Тонко, ненавязчиво она попросила поведать, что говорил ему доктор. Оказалось, ничего нового — де, рецептом краденым пользуются, по которому выпускать небезвредное средство собираются, а его — Иноземцева — исследованиями, такие-разэтакие, пренебрегают. Ну и прекрасно, ну и чудесно — журналисту будет, о чем написать.
Вдруг опять адвокат встрял, нарушив радостный ход мыслей девушки:
— Ведь это противозаконно — вторгаться в частные владения, не имея на это никаких полномочий.
Господин Лупус тотчас нашелся с ответом:
— Да, противозаконно, и, возможно, я понесу наказание. Но доктор Иноземцев обратился ко мне за помощью, разве я мог отказать, когда его направил ко мне сам герр Энгельс. Доктор был столь любезен, что занялся здоровьем его матушки, из-за недуга коей пришлось покинуть Лондон и переехать на время в Бармен.
«А вот и знакомый-немец, что помог заселиться в «Брайденбахер Хоф», — мысленно улыбнулась Ульяна. — Герр Энгельс, значит. Все сходится. Но только откуда Иноземцев знает этого престарелого революционера? На Всемирной выставке, поди, знакомство свел.
Продолжая сиять, она добавила:
— Против «Фабен» будет достаточно компромата. Добейтесь после обыска и у господина управляющего, у него на столе вы найдете тетрадь доктора, — многозначительно намекнула Ульяна на плоды работы Лорен Ману.
Но газетчик высокопарно отмахнулся.
— Это будет излишним, полагаю. Фотографические снимки из лаборатории — уже довольно внушительный аргумент. — И похлопал по карманному «Кодаку». — Главное, успеть их сделать, а потом успешно проявить. Иначе меня лишат… эмм… должности за ложную сенсацию. Риск лишь в этом. Ибо то, какие опыты проводят в «Фабен», — нарушение законов похлеще, нежели попытка изобличения. И канцлер должен об этом знать!
В итоге очарованная решительностью энергичного герра Лупуса Ульяна не стала возражать его внутренним соображениям и доводам, тем более что те нисколько не претили ее собственным замыслам. Она обрисовала план действий: как и когда пройти в логово «Фабен», где спрятаться и каким манером его покинуть, дабы Феликс ничего не заподозрил.
Про адвоката решила, что еще пуще за ним следить будет. А на время операции, чтоб не вздумал полицию позвать, просто-напросто усыпит. Он ведь тоже к снотворному пристрастился, подменить его пилюли бромкамфарой, что она у Иноземцева взяла, не составит труда. И будет адвокат спать сладко той ночью, когда Элен Бюлов сделает величайшее признание в своей жизни.
Времени, чтобы хорошенько обследовать лабораторию, у Ульяны имелось достаточно. Она и слепки ключей от всех помещений успела сделать, и место выбрать для журналиста — небольшая кладовая, где хранились гербарий и образцы различных трав. Чуть дверь приоткрыл, высунул руку с фотоаппаратом, нажал на кнопку — а все остальное сделает «Кодак» сам, если верить словам его создателя Дж. Истмана. И ракурс отменный выбрала: у одного из столов справа напротив большого окна, так чтоб свет уличного фонаря напротив компенсировал отсутствие вспышки карманной камеры герра Лупуса.
Главное помещение лаборатории было большим и просторным, занимало почти все новое здание красного кирпича с высокими потолками, высокими полукруглыми окнами. Над каждым столом нависала трапециевидная лампа, хорошо освещавшая всяческие колбочки, пробирки, мерные цилиндры, весы, ступки для изготовления мазей и порошков, имелись здесь даже и печатные машинки. По бокам комнаты стояли огромные стеллажи с книгами и папками.
