Внизу, в подвальных помещениях, располагался ледник, кладовые с различными лекарственными средствами, с растительными заготовками, с инвентарем, имелись и клетки с кроликами и крысами. Попасть в здание можно было с главного входа, откуда выпроваживали Иноземцева, и с черного — со стороны узкого переулка, который спускался к набережной Вуппер. От черновой двери поднималась лестница на основной этаж. Последний мансардный этаж был отведен под кабинеты.
Назначив Нойманну встречу на набережной в час, когда все ученые уже должны разъехаться, Ульяна прежде пробралась украдкой к черновой двери и отворила ее, издав звук, похожий на те, что издает кукушка, — таков был условный сигнал меж нею и оным журналистом.
Двумя часами ранее Ульяна щедро угостила адвоката пилюлями бромкамфары и вином рейнским помогла запить, тот спать завалился прямо за обеденным столом. Насилу они потом с дочкой хозяйки его довели до комнат.
— Совсем заработался герр адвокат, — вздыхала та.
— Ой, правда ваша, — вторила ей Ульяна.
И вот химик компании «Фабен» и неуловимая Элен Бюлов поднялись по узкой деревянной лестнице.
Следуя за Нойманном, Ульяна нарочно оставила и наружную дверь, и ту, что вела с лестничной площадки в лабораторию, чуть притворенными. По условному знаку — девушка должна была проговорить вслух пароль: «Какая луна сегодня яркая» — журналист начнет фотографировать, а после слов: «Стало совсем темно» быстро скроется.
Ученый по обыкновению потянул ее в кабинеты на мансардный этаж, но Ульяна возразила, присела на один из столов, томно отклонилась на руки и проговорила:
— Давай останемся здесь ненадолго. Смотри, как красиво блестят реторты на твоем столе, так загадочно, таинственно… Снеси вина сюда. Останемся!
Герр Феликс не возразил, сходил наверх, принес рейнского, разлил по бокалам.
— Какая луна сегодня яркая! — делая глоток, проговорила Ульяна и глазами так азартно сверкнула, что герр фармацевт едва на ногах устоял, мгновенно впав во власть очарования русской авантюристки. До того она притягательна была в своей непредсказуемости, решительности и безрассудной порывистости. Встала и прошлась меж другими столами, медленно, задумчиво волоча пальчик по столешницам. Нойманн провожал ее глазами хищника. А Ульяна, будто и не замечая на себе сего взгляда, остановилась так, чтобы оказаться к фотографическому объективу журналиста спиной (ее лица на фото быть не должно ни в коем разе!), и томно промолвила:
— Вот скажи, а почему тебе так дорог этот дидаурицин, что даже ради меня ты не хочешь расстаться с ним?
Ученый шумно вздохнул, мгновенно спущенный с небес на землю.
— Ну, не начинай сызнова! — протянул он.
— Я хочу знать… Помнишь, как мы собирались купить заводик? Помнишь, как подали заявление на патент в Кайзерское патентное ведомство? И ты хотел уже уволиться из «Фабен».
— Жаль, что ничего не вышло. И вспоминать об этом тягостно.
— А может, это провидение? Оно уберегло нас от бед. Ведь представь хоть на мгновение, окажись он действительно таким вредным, как о нем мой покойный супруг говорил…
Тут терпение герра Феликса лопнуло, как всякий раз происходило, когда слуха его касалось упоминание о докторе Иноземцеве. Тотчас он вспылил, ибо нравом слыл, как и все ученые люди, неспокойным, принялся вновь доказывать, что русский доктор ничего не смыслит в химии, что опыты на кроликах отличаются от тех, что ставят на людях, что компания «Фабен» завсегда после кроликов на людях испытывала и что дидаурицин оказался вполне безвредным.
Ульяна подливала масла в огонь, сыпля возражениями, внутренне ему и себе аплодируя и надеясь, что журналисту все до единого слова признания слышны и он поспевает заносить все в свой блокнот.
— Ты даже помыслить не хочешь, какие капиталы принесет этот геройский эликсир! — жарко говорил фармацевт. — Я до сих пор простить себе не могу, что пришлось, дабы следы замести, показать его герру Беккеру. Меня, конечно, записали в авторы открытия, но сам патент выписан на компанию «Фабен». Подумать только, люди кинутся к прилавкам аптек, начнут отстаивать очереди, заказывать лекарство пачками… Эх, а на бутыльке́ будет написан «Ахиллинин» «Фабен АГ», не «Ахиллинин» Ф. Нойманна.
— Сам-то ты его употребляешь? — бросила Ульяна очередную щепку в жарко пылающее пожарищем сопротивление фармацевта.
Тут вдруг снизу, со стороны черной лестницы, раздался чудовищный шум, словно кто-то стал взбираться по ступеням, отчаянно и неприлично топая. Ульяна насторожилась, но и удивиться не успела: дверь с лестницы растворилась настежь, тяжело ударилась о стену, впустив облако голубоватого фосфоритного света, будто в комнату вошел невидимка.
— Что это, черт возьми? Кто там? — Нойманн отставил бокал с вином на край стола. Пол заволокло светом.
И поначалу они ничего, кроме света, и не увидели, пока к ужасу своему не опустили глаза.
Сверкающие, изрыгающие странные фырчащие и шипящие звуки комочки стремительными шаровыми молниями повалили через порог. Они сыпали нескончаемым потоком в лабораторию прямо под ноги Ульяны и Нойманна, забивались под столы, со всего размаху набрасывались на шкафы, метались из стороны в сторону. Ученый отшатнулся к стене, потешно подпрыгивая то на одной ноге, то на другой, и едва успевал отпихивать мохнатых пришельцев своими лакированными штиблетами. Ульяна же, визжа, подобрала юбки и вскочила на стул, потом на стол, безжалостно расколотив лабораторную посуду.
Чудовищная картина открылась ей сверху: в лунном свете множество мохнатых существ заполонили лабораторию. Похожих не то на крыс, но уж слишком для крыс крупных, не то на французских «бишон фризе», но для собак мелковатых. Головы их были обмотаны чем-то красным, вздыбленная шерсть горела голубоватым светом, от лап, развеваясь от быстрого бега, нисходили ленты. В лентах они путались, заваливаясь по сторонам, неистовыми усилиями освобождались, продолжая свой безумный бег. Порой эти ленты будто сами отскакивали от лап мохнатых пришельцев. И не было ясно, то ли от чрезмерной подвижности этих чудо-юдо, то ли сами по себе, но они шевелились, извивались, сворачивались кольцами, совсем как большие дождевые черви, а иные просто расползались в разные стороны. Существа в красных чепцах же неистово на червей набрасывались, пытались поймать, терзали со страшным хрюкающим присвистом.
В темноте лаборатории невозможно ясно понять, что за зверьки вдруг вознамерились нанести визит в фабенскую лабораторию. И уж если бы они вдруг встали на задние лапы, то можно было счесть пришельцев за гномов или троллей.
Слыхала Ульяна разные сказки германские о призраке-монахине, о горных духах, троллях, но чтобы нос к носу столкнуться с таковой вот нечестью — никогда. Впервые за всю жизнь она увидела нечто необъяснимое, мистическое, сверхъестественное. До того сама ведь пугала незадачливых простачков призраками да домовыми. И душа ушла в пятки. Кто знает, какой порядок на германских землях в час ночной заведен? Быть может, гнома повстречать — это как «здрасти» сказать.
