Дрожащей рукой адвокат протянул бумагу доктору, видно, решив, что при любом раскладе его убьют — с паспортом или без, — лучше покориться. Иноземцев развернул документ, сделал вид, что пробежал по нему взглядом, оценив подлинность, спрятал в кармане, а взамен него вынул другой, точно такой же. Взял свою трость, опираясь на нее, доковылял до камина и бросил фальшивый вид на угли. Через пару минут бумага занялась, превратившись в ярко-алый, а следом — седой пепел. В комнате запахло жженой краской.
— Ну вот, — вздохнул Иноземцев и вернулся в кресло, опустившись в него с еще большим трудом, даже поморщился. — Теперь у меня только два фальшивых паспорта и два настоящих.
— Зачем вы это сделали, Герши? — вскричала девушка вне себя от гнева и даже взвела курок.
Адвокат поднял на Ульяну умоляющий взор.
— Вы идиот! Вы круглый дурак! Что он вам обещал?
Но тотчас взяла себя в руки, внезапно вспомнив, что у окна — ведь было дело, когда-то она перепилила перекрытия — быстро уйти можно в любую минуту, если, конечно, никто не обнаружил выкорчеванных досок паркета и не заделал их. А Герши пусть погибает, сам виноват. Уж и вправду мир не особо будет плакать от такой потери.
Она покорно опустила «кольт» в карман и заложила за спину руки.
— Чего вы хотите, Иван Несторович? — спросила она с томной улыбкой.
— Я хочу вашей либо своей смерти, — ответил тот. — Вам, Ульяна, удивительно к лицу рыжие волосы и эти веснушки. Но, увы, соломе огонь — не товарищ.
— Зачем вам выдавать себя за Герши? — спросила она, не отрывая от доктора пристального, изучающего взгляда, и сделала незаметный шаг вправо — до окна добрых три сажени.
— Герши мечтал вас поймать. Сам он этого никогда не сможет сделать, а я смогу. Никто не знает Элен Бюлов так, как знаю ее я.
— Как же вы ее изловите? — надменно усмехнулась Ульяна.
— Увидите, Ульяна Владимировна, всему свое время.
Вдруг Ульяна вспомнила, что сама как-то назвала имя дюссельдорфского фальшивомонетчика Иноземцеву, когда молила его бежать, в хижине, на берегу Вуппер.
— Значит, к Кёлеру являлись вы, — не сдержав негодования, воскликнула она, — воспользовались его услугами, а потом безжалостно сдали его полиции, о чем поспешили похвастать в телеграмме?
— Обычно фальшивомонетчики заканчивают жизнь в тюрьме. Но разве я похож на идиота? Я сдавал не его, иначе бы он сдал не меня, а вас.
— Откуда было вам знать, что я явлюсь к нему?
— Рано или поздно явились бы. Я караулил несколько дней подряд.
— Какой вы, оказывается, азартный, Иван Несторович! Ладно, похвально, — и вновь шагнула к окну, задумчиво проведя по столу кончиками пальцев, как давеча в фабенской лаборатории. — Все равно барменский начальник полиции знает вас в лицо, и рано или поздно обман ваш обнаружится.
— Да, уж и я так думал. Каждый день сего события ждал, и ныне жду, и не противлюсь оному ожиданию, но все очень презабавнейше закрутилось. Ведь после того как в дюссельдорфском полицейском участке побывал Герши, лже-Герши, да интересное признание сделал, те, конечно же, своего человека тот же час отрядили в Бармен для выяснения сих чудных обстоятельств. Дюссельдорфский дознаватель явился к барменскому полицейскому и говорит: «Так-то, так-то, явился к нам некий Герши и вот такую историю поведал». Тот в недоумении: «Как же, знаю я герра адвоката, он же сам и повез покойного доктора в русское консульство». — «Ан нет, — отвечает дознаватель, — в русское консульство повез Иноземцев себя же самого. Ибо доктор изначально именем герра адвоката прикрывался». — «А кто ж тогда был за него, когда он к герру Беккеру явился в контору его фирмы?» — «Вот что выяснить надобно — видать, свой человек. Быть может, это целая банда!»
В итоге первому, к кому полиция доверие питала, был ложный Эмиль Герши, а настоящего Эмиля Герши стала подозревать. А тут еще и мадемуазель Бюлов в паспорте Иноземцева прописана его женой. Полиция утвердилась во мнении, что необходимо поймать девицу Бюлов, а Иноземцев сам сыщется. В этом-то я и стал пособлять им. Едва не настиг вас у герра Кёлера раз, потом упустил на вокзале в Берлине. Оставалось последнее — назначить вам встречу от имени Ромэна. Коварно, низко, но иначе поймать бы не удалось. А барменскую и дюссельдорфскую полицию долго за нос водить не получится. Вы верно заметили, мой обман будет вскоре раскрыт. Одной лишь случайностью храним. Сами, Ульяна Владимировна, как-то говаривали, что во вздорных делах никакого расчета быть не должно, только удача, только воля случая.
Ульяна слушала его с видом человека, который и сам без лишних объяснений обо всем ведал. Глаза ее горели огнем озорства.
— Зараженных бешенством кроликов, стало быть, тоже вы подбросили в лабораторию? — проронила она.
— Я? Я не знаю, какого «меня» вы в виду имеете. Но, скажем, это сделал пришелец с того света. Иноземцев Иван Несторович, которого вы наконец угробили.
— Неужели вы действительно так меня ненавидите, что готовы были сделать жертвой этих бешеных тварей?
— Я уже сделал это. И без малейшего колебания. Мертвецам несвойственно испытывать мук совести. Я даже бы не явился, чтобы вколоть вам прививку, и не дал бы вам ее, приползи вы за ней на коленях.
— И выкрасили их краской? — игнорируя попытки доктора иронизировать, продолжала допытываться Ульяна.
— Флуоресцентной. Из вашего пульверизатора.
Иноземцев заметил ее напускной вид. Вопросы, на которые она уже знала все ответы, тоже выдавали в ней загоревшийся прежний задор и готовность пантеры перед прыжком. Но все же Иноземцев продолжал спокойно сидеть в кресле и терпеливо отвечал. Верно, думал, она уже никуда из его номера не денется, думал, «лебеля» его испугалась. А Ульяна знай себе шла к своей цели да зубы заговаривала.
— Где вы столько их взяли? Кроликов.
— Скупал и свозил в брошенную лесничью хижину, в которой вы Джульетту изображали и мышьяк пили. А потом лодкой доставил до Эльберфельда, в клетках. Еще были ужики, но их я не колол коктейлем, состоящим из вируса бешенства и луноверина. Ужики, видимо, просто потом расползлись кто куда.
— Ах, ужики! — в очередной раз не сдержалась Ульяна от удивленного возгласа и даже нервно расхохоталась. — И не жалко было? Ведь зверюшки-то ни в чем не повинны, а вы их умертвили, заставив прежде страдать.
— Зато вы оказались удивительно живучи и невосприимчивы к страданиям. И совершенно не оправдали смертей бедных зверушек.
— И с крыши тогда вы прыгали, стало быть?
— О да, но весьма неудачно — повредил колено, — Иноземцев указал на правую ногу, — теперь хожу с тростью. Хорошо тогда велосипед был с собой, а то бы мне было не уйти так быстро от вас.
— Ха-ха, верно бегством спасались от собственных детищ. Так вам и надо, так вам и пусть! И ничуточки мне вас не жалко. Вы просто из ревности все это сотворили. Вы видели меня с герром Нойманном вместе! Вам поперек горла встало обожание бедного месье Герши, которому вы мстите из ревности. Вы и Ромэна прострелили только потому, что он был мне предан. Гнусный ревнивец, вот вы кто, Иван Несторович!
