— Да, на заказ, — отвечал удивленный таким неожиданным вопросом Счастливчик.
— Ишь ты как! Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты. А сапоги, поди, из кожи шевро?
— Право, не знаю.
— А белье? Тонкое, поди, дорогое, батистовое?
— Да, тонкое, — спокойно отвечал Счастливчик, — а что?
Оп поднял серьезные глаза на Версту с молчаливым вопросом. "Что, мол, тебе за дело до моего белья и платья?"
— Ага! Ты так-то! Хвастаться вздумал! Пыль нам пускать в нос с первого же дня своим богатством! Так постой же ты у нас! Мы тебя проучим! — закричал Подгурин и, нагнувшись к уху Бурьянова, шепнул ему что-то.
— Ха-ха-ха! — так и покатился со смеха Калмык. — Здорово придумал! Ай, да Подгурин! Молодец!
— Эй, ты, лилипут, снимай, брат, твою амуницию! — решительно проговорил Верста и крепко схватил Счастливчика одной рукой за плечи, а другой изо всей силы рванул его за борт куртки. Две пуговки на вороте отскочили. Тонкое сукно затрещало по швам. Подгурин и Калмык ликовали.
— Что вы хотите делать со мною? — теряя обычное спокойствие, спросил Счастливчик, стараясь запахнуть расстегнутую курточку на груди.
— Ничего особенного, миленький, — корча обезьянью гримасу, пищал умышленно тоненько длинный Подгурин.
— Раздеть тебя хотим. Ничего особеннаго, прелесть моя! Только костюмчик твой снимем, чтобы ты не больно-то форсился своим платьем. Эй, Калмычек, помоги мне справиться с этим франтом! — не переставая гримасничать, поманил Подгурин приятеля.
Вокруг них прыгали мальчики.
— Раздеть, раздеть, конечно! Что, в самом деле, за хвастун выискался! Франт пике нос в табаке! Форсило!
Счастливчик испуганным взглядом затравленного зверька окинул толпившихся мальчиков.
"Неужели это они, те самые, что только что угостились из его корзины? И ни одного расположенного к нему не найдется между ними!.. Все охотно принимают глупую, злую шутку этих двух гадких, злых второгодников. О, если бы можно было уйти домой! Сейчас домой!" — Мучительно сжималось сердце мальчика, но желанию Счастливчика не суждено было осуществиться.
Несколько пар рук протянулось к нему, и Подгурин крикнул:
— Эй, Малинин, иди караулить дверь!
Черненький, как мушка, Малинин, мальчик лет одиннадцати, стремглав помчался к двери класса.
Счастливчика окружили плотнее, схватили за руки, прижали к стене. Чьи-то проворные пальцы стали стаскивать с него куртку, пояс, сапоги, штанишки…
Через какие-нибудь пять минут у доски вместо гимназиста в куртке стоял в одном нижнем белье дрожащий как лист от холода и волнения худенький мальчик.
— Ну, вот, теперь ты и повар! Не хочешь ли сготовить нам обед? — спросил Подгурин, дергая Счастливчика то за волосы, то за рубашку.
— Нет, нет, он не повар, а сенатор! Только сенатор без мундира! Честь имею приветствовать вас, ваше превосходительство! — вторил товарищу Калмык, становясь во фронт перед раздетым Счастливчиком и взяв руку под козырек.
— Вот умора! Совсем, совсем ощипанная левретка! Стриженая овца! Бе-бе-бе-бе! — неистовствовали остальные гимназисты.
Счастливчик стоял у стены. Губы его дрожали, глаза были полны слез.
"Бабушка! Бабушка! Зачем ты меня отдал сюда на такую обиду, на такую муку!"
Вдруг Подгурин наклонился, схватил с пола валявшееся платье Счастливчика и, вскочив на парту, ловко забросил его на лампу, висевшую под потолком.
— Господа, кто желает купить с аукциона эти вещи? Дешево продам! — вскричал Калмык и волчком закружился на одном месте.
Но тут дверь класса широко распахнулась, и карауливший ее Малинин вылетел на середину комнаты.
В класс ворвались Янко, Голубин и Курнышов.
Помидор Иванович на минуту остановился у порога, быстрым взором окинул класс и в один миг понял все происшедшее.
— Ага! Вы все-таки обижаете его! — крикнул он. — Постойте же, мы вас с Янко угостим по-свойски. Только держись!
Засучив рукава своей курточки, он стремительно накинулся на Подгурина.
Синеглазый Ивась Янко, в свою очередь, в два прыжка очутился на спине Калмыка, и… пошла потасовка!
Аля Голубин растолкал мальчиков, пробрался к Счастливчику и, обхватив его за плечи, отчаянно жестикулируя, кричал:
— О, как не стыдно вам! Как не стыдно! Что он вам сделал?! Бессовестные вы все! Это нечестно, гадко, подло!
Но мальчики и сами отлично знали, что во всем происшедшем действительно немного было хорошего.
Они отхлынули от новенького.
А посреди класса уже кипела форменная драка. Янко, Курнышов, Верста и Калмык катались по полу в одной сплошной, отчаянно барахтавшейся куче.
* * *
— Директор идет!..
— Директор! Что делать? Что делать?
На лицах мальчиков отразился ужас. Только четверым драчунам сейчас не было до директора никакого дела: они продолжают кататься по полу, награждая друг друга пинками и тумаками. Тогда Малинин бросается к Помидору Ивановичу и кричит ему в самое ухо, что есть мочи, как на пожаре:
— Директор идет! Понимаешь — директор идет.
— Что? Где? Какой директор? — Тяжело дыша и сопя носом, с вытаращенными глазами, недоумевает Помидор Иванович.
Но ему некогда пояснять.
Десятки рук подхватывают его, ставят на ноги; потом приводят в стоячее положение Янко, Калмыка, Подгурина.
Голубин в это время хватает за руку Счастливчика и кричит:
— Спрячься! Спрячься! Под скамейку! Не то всему классу попадет!
И сам мчится к своему месту.
В классе топот… шелест… возгласы испуга…
Директор идет — это ведь не шутка! Директор идет, а у них раздетый мальчик в классе! Что делать?
Счастливчик, трепещущий, измученный, медленно направляется к своему месту.
— Скорее! Скорее! — кричат ему мальчики с первых скамеек.
Но уже поздно…
На пороге класса стоит директор — высокий, полный, красивый господин, с баками, вроде котлеток.
На лице его не то недоумение, не то испуг.
— Это еще что за явление? — говорит директор и протягивает вперед указательный палец.
Спиною к нему стоит Счастливчик в нижнем белье и носках.
На вопрос директора он оборачивается и, увидя взрослого, почтительно кланяется, шаркнув полуобутой ножкой по всем правилам.
— Это еще что такое? — строгим голосом спрашивает директор.
Подоспевший воспитатель, «дедушка», бочком протискивается к Счастливчику и тревожно спрашивает:
