В номере Лина тут же села в кресло и, путаясь в складках шелка, стала снимать с себя шаль.
— Терпеть не могу носить то, что не хочется. — Осторожно сняла с ушей клипсы, освободилась от ожерелья. — Павел, знаете, я ведь до сих пор не написала письмо тете Насте.
Некоторое время он пытался вспомнить, кто такая тетя Настя. Так и не вспомнив, спросил:
— Тете Насте?
— Да, подруге моей бабушки. Помните, вы сказали, чтобы я написала ей письмо, чтобы бабушка не беспокоилась?
— Помню. Так вы не написали ей письмо?
— Нет. Получается, я больше месяца не даю о себе знать.
— Больше месяца?
— Ну да. Я уже забыла, когда последний раз разговаривала с бабушкой по телефону. Она, наверное, с ума сходит. — Он промолчал, и она добавила: — Может, я ей позвоню прямо сейчас?
— Лина, бабушке звонить нельзя.
— Да? — Она посмотрела на него так, что он понял: она вот-вот заплачет. — Что, никак нельзя?
— Никак. — Встретив ее умоляющий взгляд, добавил: — Но вы можете позвонить тете Насте, если у вас есть номер ее телефона.
— Есть, я его помню наизусть. Значит, я звоню сейчас тете Насте?
— Да, позвоните. Только говорите коротко и о самом необходимом. Скажите, с вами все в порядке, спросите, как себя чувствует бабушка, и все. — Протянул мобильник. — Набирайте номер.
После нескольких гудков Лина услышала хорошо знакомый голос: — Да?
— Тетя Настя… — Она с самого раннего детства помнила эту женщину, крупную, с лицом будто высеченным из гранита, с большими руками, бесконечно добрую, но порой умеющую так гаркнуть, что дрожали стекла. Тетя Настя никогда не была замужем, у нее не было детей, поэтому для нее самым близким человеком была бабушка. Когда Лина была маленькой, тетя Настя брала ее с собой к родственникам под Москвой, в поселок Дубки на берегу озера Сенеж. Там она вместе с местными детьми бегала по берегу озера, купалась, ловила рыбу. Это казалось ей настоящим счастьем. — Тетя Настя, у вас там сейчас ночь, но я решила позвонить. Ничего?
— Ничего… А кто это?
— Тетя Настя, это я, Лина.
— Лина? Господи, я тебя не узнала.
— Как дела?
Трубка долго молчала. Наконец тетя Настя сказала, как ей показалось, испуганно:
— Ой… Линочка… Что ж ты так долго не звонила… Лора просто с ума сходит… Она все время говорит, где же Лина, где же Лина, с ней, наверное, что-то случилось…
— Тетя Настя, я не могла позвонить. Как бабушка?
— Линочка, с Лорой плохо. Она ранена. Некоторое время Лина пыталась осознать, что услышала.
— Ранена? То есть как ранена?
— Линочка, в нее стреляли. На той неделе какие-то люди подъехали на машине, остановились возле ее дома… Она шла из магазина, они начали в нее стрелять… Она прибежала ко мне раненая… Я ее увезла и спрятала… Она все время повторяет: где же Лина… где же Лина…
Все внутри сжалось. Бабушка ранена, ей плохо, а она ей даже не позвонила.
— Когда это случилось?
— На той неделе, во вторник.
— Куда она ранена?
— У нее пробиты левое плечо и левая сторона груди. Раны не очень опасные, но она потеряла много крови. Линочка, если бы ты могла приехать… Она все время говорит о тебе… Все время… И знаешь, ты больше мне не звони…
— Почему не звонить?
— Потому что я по телефону боюсь говорить… Это опасно, они могут услышать…
— Кто «они»?
— Те, кто стреляли в Лору. Линочка, ты приедешь?
— Конечно приеду.
— Ты просто Лору спасешь, просто спасешь. Только, если приедешь, мне не звони, а позвони моей и Лориной знакомой, ее зовут Рита, Рита Корякина. Ты к ней приходила, когда была маленькая, ты ведь помнишь ее?
— Ой, тетя Настя, сейчас не могу вспомнить.
— Линочка, ну как же ты не можешь вспомнить. В ее доме на Басманной еще во дворе дуб большой растет, ты же мне в детстве про этот дуб все уши прожужжала.
— Дуб… Ой, тетя Настя, конечно, я помню. Так это та тетя Рита? Бабушкина подруга, редакторша? У которой попугай еще был?
— Да, та самая. У нее и сейчас попугай есть, только уже другой. Запиши ее телефон.
— Сейчас. — Посмотрела на Павла. — Павел, запишите телефон.
— Говорите, я запомню.
Повторив продиктованный тетей Настей номер, услышала:
— Линочка, только Лоре смотри не звони, ее сейчас дома нет. И мне не звони, они наверняка караулят. Рита тебе все скажет, где мы и что. Ладно, Линочка, все, мы тебя ждем. — После этого в трубке щелкнуло и раздались частые гудки. Подняв глаза на Павла, сказала:
— Павел, моя бабушка ранена.
Лина стояла, прижав мобильник к груди, по ее щекам текли слезы. Фраза «Павел, моя бабушка ранена» требовала разъяснения, и он спросил:
— Кто ее ранил?
— Ее обстреляли какие-то люди. — Всхлипнула. — Тетя Настя сказала, они подкараулили бабушку возле дома.
— Когда это случилось?
— На той неделе, во вторник.
Во вторник, подумал он, то есть на другой день после того, как обстреляли Джона и Лину. Все как по нотам.
Посмотрел на Лину — она, отвернувшись, вытирала платком лицо. Всхлипнув, сказала:
— Павел, я сейчас должна быть возле бабушки.
— Вы и будете возле нее.
Посмотрев на него, прижала платок к носу, сказала сквозь ткань:
— Хорошо. Что, мы вылетим в Москву?
— Да, мы вылетим в Москву, все трое. Проблема одна, вам нужен паспорт на какое-то другое имя. Иначе вас арестуют прямо в Джей-Эф-Кей.
— Паспорт на другое имя… А где я его возьму?
— У Джона есть свои каналы, паспорт он сделает. Но это займет время.
— Пусть займет. А сколько это займет?
— Как минимум полдня.
— Господи… Я подумала, больше. — Помолчала. — Значит, мы сможем вылететь завтра вечером?
— Да. Но вам нужно срочно перекрасить волосы в черный цвет, чтобы вас никто не узнал в Шереметьево.
— А кто меня там может узнать?
— Люди Косого. У него наверняка есть там свои люди. Займитесь, а я пока позвоню Джону.
Глава 22
Самолет, на котором они вылетели, поднялся в воздух на следующий день ровно в девять вечера по Нью-Йорку.
Дождавшись, пока «боинг» наберет высоту, Павел позвонил Радичу, попросил их встретить и объяснил, что первой в его машину сядет молодая брюнетка, которая представится как Линн Венд ере, минут через пять появится Джон и еще минут через пять он сам. После этого Радич должен будет отвезти их всех на его, Павла Молчанова, квартиру на Поварской улице и тут же уехать.
