— Вы уверены, что это была именно она?
— Да, уверен.
— Вы ее хорошо знаете?
— Да, я ее знаю. Я знаю всех жильцов нашего дома, даже новых, а мисс Лина живет у нас давно.
— Скажите, а здесь, в этом зале, вы ее видите?
— Да… — Корлиссон кивнул. — Вон она сидит, за тем столом. Это она.
— Хорошо. — Лицо Стингфелда как бы призывало к снисходительности к свидетелю. — Итак, вы увидели, как из подъезда дома вышла Лина Гжибовски. Как она была одета?
— Одета… — Корлиссон помолчал. — Мне кажется, на ней был темный костюм, юбка и жакет, и серый берет.
— Она несла что-нибудь с собой?
— Несла? — Корлиссон пожал плечами. — Нет, она ничего не несла.
— Совсем ничего не несла? Я имею в виду какой-то саквояж, рюкзак, сумку?
— Сумку? — Корлиссон помедлил. — Да, конечно, у нее на плече была сумка.
— Какая именно сумка?
— Черная кожаная сумка.
— Большая, маленькая?
— Ну… такая… средняя.
— Поясните, что значит средняя? В эту сумку можно было положить, скажем, пистолет?
— Протестую, ваша честь! — Шапиро поднял руку. — Это досужее размышление, не имеющее отношения к допросу данного свидетеля!
— Ваша честь… — Стингфелд с видом оскорбленного достоинства обвел взглядом ряды присяжных. — Вопрос имеет отношение к делу, поскольку я хочу выяснить некоторые важные обстоятельства.
— Протест отклонен, — сказал судья.
— Спасибо, ваша честь. Значит, мистер Корлиссон, это была достаточно вместительная сумка?
— Ну… Наверное, достаточно вместительная.
— Наверное или точно?
— Сэр… — Корлиссон замолчал. — Хорошо, точно вместительная.
— И в нее можно было положить пистолет?
— Я думаю, что можно.
— Понятно. Итак, Лина Гжибовски вышла из подъезда. Что она сделала в первый момент, как только вышла из подъезда? Она посмотрела в вашу сторону, поздоровалась?
— Нет, она не посмотрела в мою сторону и не поздоровалась. Она повернулась и сразу пошла в сторону Мэдисон-авеню.
— Скажите, а обычно она, когда видит вас, здоровается с вами?
— Обычно? — Подумав, Корлиссон пожал плечами. — Когда как. То здоровается, то не здоровается.
— Итак, она повернулась и пошла в сторону Мэдисон-авеню. У вас не создалось впечатления, что Лина Гжибовски не хотела, чтобы вы видели ее лицо?
— Протестую, ваша честь! — сказал Шапиро. — Обвинитель пытается подсказать свидетелю мотивы!
Стингфелд, подняв брови, посмотрел на судью:
— Ваша честь! Вопрос задан по существу, потому что я хочу лишь уточнить, хотела или не хотела обвиняемая, чтобы свидетель увидел ее лицо после… — Прокурор сделал эффектную паузу. — После того, как Кеннет Луксман был убит.
— Протест отклоняется, — сказал судья. — Мистер Стингфелд, можете продолжать допрос.
— Спасибо, ваша честь. — Прокурор повернулся к свидетельскому креслу. — Итак, мистер Корлиссон, как вы считаете, выходя из подъезда, Лина Гжибовски не хотела, чтобы вы видели ее лицо?
— Возможно, она не хотела, чтобы я видел ее лицо.
— Понятно. Вы говорите, он пошла в сторону Мэдисон-авеню?
— Да, она пошла в сторону Мэдисон-авеню.
— Пошла быстро или медленно?
— Скорее быстро.
— И что она сделала, дойдя до Мэдисон-авеню?
— Повернула направо.
— И после этого вы ее не видели?
— Нет, после этого я ее не видел.
— Скажите, мистер Корлиссон, у вас в этот момент не возникло мысли, что такое поведение Лины Гжибовски было вызвано тем…
— Протестую, ваша честь! — сказал Шапиро. — Вопрос является домыслом. Знать, почему моя подзащитная вела себя так или иначе, может только она сама.
— Протест принят, — сказал судья. Довольно улыбнувшись, Стингфелд поклонился:
— У меня нет больше вопросов.
Подождав, пока он сядет на свое место, судья посмотрел на Шапиро:
— Мистер Шапиро, свидетель в вашем распоряжении.
— Спасибо, ваша честь, вопросов к этому свидетелю у меня нет. Но прошу его не отпускать, возможно, он еще понадобится.
— Понятно. — Судья посмотрел на Корлиссона. — Свидетель, вы свободны, но из зала суда пока не уходите.
Корлиссон встал и прошел к своему месту. По залу пронесся легкий шум, защелкали затворы фотоаппаратов, засверкали вспышки.
Воспользовавшись коротким перерывом, Павел повернулся, проверяя тех, кто сидел поблизости. Сегодня его внимание, и не без оснований, постоянно привлекала невысокая блондинка в пестрой цветной рубашке, заправленной в белые джинсы. Блондинку звали Сандра Келли, и до этого дня она не вызывала у него никаких подозрений. Келли, представляющая на процессе нью-йоркскую газету «Виллидж войс», ничем не выделялась среди остальных журналистов и производила впечатление настоящего профессионала.
Однако сегодня поведение Сандры Келли ему почему-то не нравилось. Причем он до сих пор не мог понять почему. Он не мог отделаться от ощущения, что жесты, движения, манера держать фотоаппарат и диктофон Сандры Келли стали чуть-чуть другими, и даже в ее внешности ему чудились какие-то неуловимые изменения. Кроме того, если до этого Келли, имевшая специальное разрешение, сидела сзади, в третьем ряду, сегодня она, случайно или намеренно, заняла место в первом ряду, слева от него, и находилась в непосредственной близости от стола защиты, за которым сидела Лина.
Все это, конечно, еще не было поводом для серьезных подозрений. Он знал, что внешность женщины, равно как и ее манера держаться, меняется, и зависит это от тысячи самых разных причин. Что же до места в первом ряду — его мечтает получить любой журналист, получивший пропуск в зал суда.
Сандре Келли по их взаимной договоренности с Джоном был присвоен шестой номер, и он на всякий случай сказал негромко:
— Малыш, возьми плотнее шестого. Что-то он мне не нравится.
— Понял, — услышал он в микронаушнике голос Джона. — Хорошо, возьму шестого поплотнее.
Тем временем судья, грузный, с большими бровями и пышными полуседыми баками, до этого сидевший неподвижно и смотревший в одну точку, оглядев зал, стукнул по столу молотком:
— Леди и джентльмены, прошу соблюдать тишину! — Дождавшись, пока шум стихнет, добавил: — Для дачи показаний вызывается свидетель защиты, лейтенант полиции Чарльз Хьюдж.
Павел знал, что это был хорошо продуманный ход Гленна Шапиро. Хьюдж уже вызывался для дачи показаний в первые дни процесса и был тогда подвергнут перекрестному допросу, в котором принимали участие как прокурор, так и адвокат. Однако в те дни Шапиро умышленно не задал Хьюджу ни одного вопроса, касающегося пули, замурованной в стене.
