Князев без возражений присел рядом.
* * *
Они вышли из подъезда, и на голову Мономаху упали первые тяжелые капли. Заметно похолодало, и он засунул руки в карманы.
— Вы на машине, Владимир Всеволодович? — спросила Суркова.
— Д-да.
— Не подвезете? А то, кажется, дождь начинается!
Когда следователь умостилась на переднем сиденье и пристегнула ремень, Мономах ощутил легкий цветочный аромат. Ненавязчивый, но приятный. Интересно, это у нее духи такие или шампунь? Черт, о чем он думает… А волосы у нее, оказывается, не черные, а темно-каштановые, с рыжинкой.
— Вы где живете? — спросил он, отгоняя от себя странные мысли. Эта тетка вовсе не в его вкусе. То есть она, конечно же, вовсе не тетка — все из-за избыточного веса. Не то чтобы он имел что-то против полных людей, но, каждый день работая с чужими позвоночниками, знал, что лишние килограммы приближают пациента к инвалидному креслу.
Некоторое время они ехали молча. Мономах сосредоточенно глядел в окно, на барабанящие по ветровому стеклу мутные капли. Это был отнюдь не летний ливень, а несильный, но надоедливый дождик, который не закончится до утра. А то и сутки продержится — Питер славится своими осадками. Как будто и не весна вовсе. Температура упала, и Мономах включил подогрев сидений.
— Вы обедали сегодня? — неожиданно поинтересовалась следачка.
— Что, простите?
— Давайте-ка заедем куда-нибудь выпить кофе, ладно? Нам нужно поговорить.
В кафе на проспекте Луначарского под названием «Мацони» царила атмосфера уюта. В этот вечерний час почти все столики оказались заняты семейными парами или небольшими компаниями друзей, и они с трудом отыскали местечко в самом конце зала. Рядом располагалась дверь в кухню, которая то и дело открывалась и закрывалась, а мимо постоянно сновали официанты, но выбирать не приходилось. Честно говоря, Мономаху было уже все равно: он мечтал лишь о том, чтобы приземлить свой зад на стул и вытянуть ноги. Четыре плановые операции вымотали его, а в перерывах еще и в голову лезли разные тяжелые мысли. О Гальперине, о Малинкиной, о Муратове, о Тактарове, который спит и видит, как бы подложить ему свинью. А еще о Суворовой. На фоне всего, что произошло, он почти забыл о бедной женщине.
— А вы что закажете, Владимир Всеволодович?
Голос Сурковой вернул его к действительности. Подняв голову, Мономах увидел официантку, глядящую на него вопросительно и нетерпеливо.
— Кофе, — пробормотал он. — Черный.
— И все? — переспросила следачка. — Ужин за счет Комитета!
— Спасибо, только кофе. — Все равно сейчас ему бы кусок в горло не полез, даже если бы на стол водрузили гуся в яблоках и черепашье фондю.
— Владимир Всеволодович, почему вы не сказали мне правду о Малинкиной?
— Какую правду?
— О том, что она пропала.
— Насколько я понимаю, вы расследуете не пропажу медсестры, а…
— В деле об убийстве важна каждая деталь, и то, что Ольга исчезла, нельзя считать мелочью. Пожалуйста, не надо делать вид, что вы меня не понимаете!
— Неужели вы всерьез считаете, что Оля могла убить Гальперина?
Официантка принесла два кофе и тирамису для Сурковой, и Мономах умолк, пока девушка расставляла заказ на столе. Когда она удалилась, следователь ответила:
— Она дежурила в ночь смерти адвоката. Исчезла с рабочего места, никого не предупредив. Дома не появлялась. Парень не в курсе, где она может быть. Если выяснится, что и к родителям Малинкина не возвращалась, то…
— А вдруг с ней что-то случилось? — прервал женщину Мономах.
— Если и так, то это произошло в больнице в ту самую ночь. Что скажете?
— Может, ее что-то напугало?
— Или она видела убийцу?
Он пожал плечами: в самом деле, ему-то откуда знать?
— Если она видела что-то, чего видеть была не должна, то может скрываться, — задумчиво проговорила Суркова. — Эту версию не стоит сбрасывать со счетов. Как и ту, что ваша медсестра сама причастна.
— А мотив? Какой у Оли мотив — она почти не знала Гальперина!
— Тем не менее он успел ей насолить.
— Как и почти всем в моем отделении!
— А вдруг она разозлилась?
— Так сильно, что решилась на убийство? И разве она пропала бы вот так, оставив личные вещи? Не проще было, не вызывая подозрений, уйти по окончании смены?
— Ну знаете, доктор, чужая душа — потемки! Что, если девушка испугалась того, что натворила? Сделала, не подумав, от злости, а потом сдрейфила — и в бега? Или ей заплатили.
— Чтобы она грохнула адвоката?! — И без того круглые глаза Мономаха стали еще больше и круглее.
— У Гальперина было много врагов, — невозмутимо ответила Суркова.
— Ну тогда она — самый тупой наемный убийца за всю историю человечества!
— Так бывает с непрофессионалами.
Над столом повисло тяжелое молчание.
— Ладно, оставим Малинкину в покое, — сказала, наконец, следователь. — Давайте поговорим о Севане Мейрояне.
— А что с ним не так?
— Почему Гальпериным стал заниматься доктор Ли, ведь первоначально его взял Мейроян?
Мономах помолчал, размышляя. Он не ожидал, что следовательше известно так много, ведь она только приступила к расследованию!
— Послушайте, я же все равно выясню, — сказала Суркова. — Уверена, что вы — не единственный хранитель этой «государственной тайны», и кому-то еще известна причина замены врача. В конце концов, я могу и у Мейрояна спросить.
— Хорошо, — вздохнул Мономах. — Гальперин участвовал в бракоразводном процессе Мейрояна. Представлял его жену.
— Продолжайте!
— А что тут продолжать? Они раздели его до трусов и отобрали ребенка.
— Интересно!
— О, вам интересно? — В голосе Мономаха прозвучал неприкрытый сарказм.
— Не придирайтесь к словам, Владимир Всеволодович, — поморщилась следователь. — Я лишь хотела сказать, что это все объясняет. Как вы узнали?
— Неважно. Но я принял решение.
— Побоялись, что Мейроян не уделит пациенту должного внимания? Или, чего доброго, попытается отомстить?
— Вот вы и нашли убийцу, да? — неожиданно для самого себя разозлился Мономах.
— Вам пора перестать выгораживать подчиненных, Владимир Всеволодович, — покачала головой Алла. — Они не ваши дети, а взрослые люди, способные за себя ответить.
— Я не хочу, чтобы им пришлось отвечать за то, чего они не совершали!
— А вот это не вам решать… Девушка, можно вас! — подозвала она официантку. — Мне еще один тирамису, пожалуйста!
