— И по ним тоже, — улыбнулся Кайсаров. — Вы, наверное, решили, что я буду говорить о своей дочери и убеждать вас не морочить ей голову?
— А это не так?
— Видите ли, Владимир, я слишком хорошо знаю свою дочь, чтобы предположить, что вы ее соблазнили. Скорее всего, как раз наоборот, поэтому я сомневаюсь, что силовыми методами можно переломить ситуацию. Хотя, не скрою, я не вижу будущего для вас и Алсу. Вот, хотел поинтересоваться вашим мнением.
— Алсу — чудесная девушка и прекрасный врач… — начал Мономах.
— Я в курсе, — перебил Кайсаров. — Но всегда приятно такое слышать о своем ребенке. Я имел в виду…
— Я понял, что вы имели в виду. Когда мы с Алсу начали встречаться, то договорились «на берегу». Мы оба взрослые люди, и я сразу предупредил ее, что не смогу предложить ничего серьезного.
— Так я и думал, — кивнул Кайсаров.
— Я не закончил. Помимо моих намерений в отношении Алсу, существуют и другие проблемы, связанные с разницей в возрасте, религией и так далее, которые кажутся мне непреодолимыми. Как, вероятно, и вам?
Кайсаров снова улыбнулся.
— Вы действительно лучше, чем я предполагал, — сказал он. — Не представляете, какие усилия мы с женой прилагали, чтобы наша строптивая дочь устроила свою судьбу. Но она выбрала человека, который абсолютно ей не подходит и сам это понимает! Ну теперь, когда мы немного разобрались в ваших отношениях, я перейду к тому, зачем вас пригласил.
Мономах насторожился. Он-то полагал, что самая тяжелая часть разговора миновала.
— Владимир, вы же знаете, где я работаю, верно?
Мономах кивнул.
— Я все думал, говорить вам или нет, и пришел к выводу, что должен это сделать. Вот, взгляните. — И Кайсаров протянул ему сложенный вчетверо листок. Прочитав первые строчки, Мономах вскинул глаза на отца Алсу и спросил удивленно:
— Что это такое?
— Вы же видите, написано: «Жалоба».
— Но она подписана Суворовой!
— Пациентка умерла, но бумага-то осталась. Я обязан отреагировать!
— Не понимаю… она пишет, что я не принимаю никаких мер, но я же сделал все от меня зависящее, чтобы ей помочь!
— Вы заменили сломанный эндопротез?
— Не было квот. Но я договорился о сестринском уходе на период после операции. Суворовой не пришлось бы покидать больницу, и она стала бы первой, кому установили протез, как только появится квота. Не удалять поврежденную конструкцию было нельзя, могло начаться заражение крови…
— От чего она умерла?
— Инфаркт.
— Во время операции?
— Нет, после. Ночью, в реанимации.
— Как насчет результатов вскрытия?
Мономах сделал глубокий вдох.
— Вскрытия не было.
— Как это?
— Причина смерти очевидна, родственники вскрытия не требовали…
— Ну знаете, это же ни в какие ворота! — развел руками Кайсаров. — Если все всплывет, непременно возникнет вопрос о вскрытии. Раз оно не состоялось, в этом можно усмотреть умысел!
— Какой умысел?
— Сокрытие обстоятельств смерти. Дело в том, Владимир, что это — не единственный документ, который я получил за последнее время. Существует еще один, в котором вас обвиняют в нецелевом расходовании средств, поступающих от различных благотворителей в ваше отделение.
— И кто же, с позволения сказать, автор данного, гм, послания?
— Простите, но этого я не могу раскрыть. Скажу лишь, что этот человек — ваш коллега.
— Даже в суде обвиняемому дают возможность узнать, кто выдвигает обвинения!
— Но мы не в суде, а вы — не обвиняемый. Кто предупрежден, тот вооружен, так ведь?
— Я не совсем понимаю, Азат Гошгарович, зачем вы все это мне рассказываете!
— Понимаете, Владимир, я могу дать документам ход, а могу положить «под сукно». Они полежат, скажем, полгода, а потом, по причине потери актуальности, затеряются в ворохе бумаг, ежедневно поступающих в Комитет. Тем более что эта ваша Суворова мертва и не станет закидывать нас повторными жалобами. Неужели вам нужны долгие и нудные разбирательства с визитами всяких комиссий, нарушением нормальной работы отделения… Особенно с учетом того, что врачей ТОН обвиняют в смерти знаменитого адвоката?
— И что же я должен сделать? — нахмурившись, поинтересовался Мономах.
— Вы умный человек, — пожал плечами Кайсаров. — Вы все отлично понимаете!
Мономах посидел с минуту молча, потом допил содержимое своего бокала и вытащил портмоне.
— За мой счет! — махнул рукой отец Алсу.
— Спасибо, откажусь: не люблю оставаться в долгу. Что касается второго вашего предложения, то, боюсь, мы и тут не договоримся. Наши с Алсу отношения — только наше с ней дело. Если вас что-то не устраивает, разговаривайте с дочерью. А бумаги эти… ну делайте с ними, что должны!
С этими словами Мономах положил на стол купюру, поднялся и направился в сторону выхода, оставив озадаченного собеседника одного.
* * *
Алла потерла веки и встала: пятая точка гудела, а перед глазами мелькали разноцветные мухи. Она просматривала записи с камер наблюдения больницы часа два, но ничего интересного не обнаружила. На главном и черном выходах Малинкина не засветилась. В палатах камеры не предусмотрены, а в коридорах, как выяснилось, висели муляжи. Для чего? По объяснениям охранников, для устрашения и предупреждения тех, кто пожелает учинить беспорядок. Главврач распорядился установить их после участившихся нападений на медработников. Камеры, что расположены на лестницах и у лифтов, работали через одну. И как, спрашивается, медсестра оказалась в багажнике машины? Вышла она из больницы одна или с кем-то? Ответов на эти вопросы записи не давали. Опера уже проверяли их, но Алла решила, что они могли не заметить того, на что обратит внимание ее опытный глаз. Ахметов и Шеин опросили охранников, но ни один не смог сообщить ничего полезного. Конечно, Ольга работала в больнице два года и знала все входы и выходы! Она смогла бы незаметно исчезнуть, но оставалось неясным, почему она сделала это так неожиданно, оставив вещи в ординаторской. Все можно объяснить, если предположить, что медсестру убили в больнице. Но как же тогда ее удалось незаметно вынести наружу? В палате не было беспорядка — Алла специально опросила тех, кто обнаружил тело Гальперина. Значило ли это, что убийца успел прибраться, или Малинкина все же умерла не в палате? Теперь бесполезно проверять помещение: его сто раз вычистили и разместили там другого пациента! Если бы о насильственной смерти адвоката стало известно раньше, Алла не позволили бы трогать место преступления, но кто ж знал?!
Следовало позвонить Князеву и выяснить насчет планшетного компьютера Гальперина: похоже, без него и частного детектива, к которому тот обращался, дело зайдет в тупик. Набрав номер зава ТОН, она долго слушала длинные гудки. Потом раздался его голос:
