Антон Шеин ненавидел морги. А еще он боялся покойников. Не тех, которых осматривал на местах преступлений — жалкие оболочки несчастных созданий, покинувших этот мир помимо собственной воли. Боялся он их обмытых, чистеньких до стерильности, прикрытых простынкой. У него существовал пунктик насчет того, что они могут вдруг восстать, вылезти из-под этой самой простынки и… Мысль вызывала у опера тошнотворные позывы. Умом он понимал, что бояться надо живых, а вовсе не мертвых, но каждый раз, входя в морг или, вот как сейчас, в городское патолого-анатомическое бюро, он чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод. В желудке, в котором с утра не осело ничего, кроме плохого растворимого кофе, неприятно сосало.
Патологоанатом, немолодая дама с кичкой, сидящей на затылке, словно нахохлившийся воробей, сдвинула очки на кончик носа, услышав его вопрос.
— Странное? — проговорила она, листая папку с результатами вскрытия. — Я помню эту смерть. Главным образом потому, что отец покойного бился в истерике.
— Разве такое редкость?
— Он истерил не от горя, а от злости!
— На умершего?
— На весь мир. Он не сомневался, что смерть не была естественной, но ничто на это не указывало!
— То есть нестыковок не обнаружено?
Неожиданно патологоанатом замялась.
— Ну знаете… не уверена, что это что-то меняет, но кое-что меня удивило, — сказала она, наконец.
— Неужели?
— Дело в том, что у Ильи Гальперина была дистрофия миокарда.
— Это опасно?
— Если не лечить, дистрофия приводит к снижению мышечного тонуса, что может стать благоприятной почвой для развития сердечной недостаточности. Она возникает из-за недостатка подачи крови к миокарду, отчего его клетки не получают нужного количества кислорода для нормального функционирования. В конечном итоге это заканчивается атрофией или полным отмиранием тканей миокарда.
— Гальперину требовалась операция?
— Изменения в работе сердца при таком диагнозе носят обратимый характер. Операцию рекомендуют лишь тогда, когда обнаруживаются ярко выраженные признаки сердечной недостаточности.
— А именно?
— Нарушение ритма сердцебиения, одышка, отек конечностей… Такие больные находятся в группе риска, но ведут нормальный образ жизни при условии соблюдения правил: отказ от спиртного и курения, физические занятия, избегание переохлаждения организма. Ну и, само собой, прием препаратов.
— Что же показалось вам необычным?
— Понимаете, люди с хроническими заболеваниями дисциплинированны. А ведь Гальперин и сам был медиком, кажется?
— Ортодонтом, да, — подтвердил опер.
— Так вот, хроники со стажем редко манкируют приемом лекарств, сознавая, что такое отношение может привести к осложнениям и даже, в некоторых случаях, к смерти. При вскрытии и анализе крови и тканей я обнаружила, что в них почти отсутствуют следы гликозидов, витаминов группы В и препаратов калия и магния.
— Все это назначают при дистрофии миокарда?
— Именно.
— Означает ли это, что Илья Гальперин оказался недисциплинированным больным?
— Похоже на то. Однако его отец утверждал, что он следовал указаниям лечащего врача, включая регулярные осмотры!
— Ну отец мог не знать.
— Насколько я поняла, они с сыном были близки.
— Скажите, док, а как долго нужно не принимать препараты, чтобы…
— Я поняла ваш вопрос, — перебила патолог. — Штука в том, что лекарства Гальперин принимал, только вот доза была слишком уж мала.
— Как будто то вспоминал, то забывал?
— Именно! Обычно такое случается со стариками. Но это не единственная неувязка. Судя по отчету врачей «Скорой помощи», когда извлекли тело, его температура оказалась чересчур низкой. Врачи вызвали полицию, и они замерили температуру бассейна — всего пятнадцать градусов!
— Это могло спровоцировать приступ?
Патолог кивнула.
— Легко! Вкупе с тем, что больной пропускал время приема необходимых медикаментов, это могло привести к гибели. Но я не сказала бы, что при всем при том причина смерти Гальперина не была естественной: он сам виноват в своей смерти.
— Если только кто-то не снизил температуру в бассейне специально! — медленно пробормотал Шеин.
— Но он же мог вылезти, если почувствовал дискомфорт! — возразила патологоанатом. — Правда, под ногтями покойного я обнаружила частицы плиточной затирки, что говорит о попытках выбраться самостоятельно…
— Видимо, сил не хватило?
— Но Гальперин же находился в собственном доме, мог позвать на помощь. Почему он этого не сделал?
* * *
— На этом самом диване, говоришь? — не сводя с Аллы лукавого взгляда, спросила Марина, проводя пухлой рукой по обивке. — И как оно?
— Маринка, ты такая порочная баба! — поморщилась Алла, чувствуя, как лицо заливает краска. — Я же сказала, он спал на диване, а я — в своей кровати!
— Ну и дура! В кои-то веки в твоей холостяцкой квартире появился нормальный мужик, а ты укладываешь его отдельно!
— Маринка…
— Да ладно, ладно, подруга, шучу! А если серьезно, то я рада за тебя: хватит уже сохнуть по твоему кобелю, пора начинать новую жизнь.
— Вот тут я с тобой согласна, — с облегчением кивнула Алла. — Кстати, о кобеле…
— Не говори, что он приходил!
— Приходил. И я, честно сказать, так и не поняла, зачем.
— То есть?
— Он обсмотрел мою доску для версий, задавал вопросы о том, как продвигается следствие… В общем, ничего не значащий визит.
— Может, соскучился?
— Да ладно! Два года от него ни слуху ни духу — и вдруг заскучал?
— Знаешь, в нашей среде хотят слухи…
— Слухи?
— О том, что Дед ваш засиделся на своем месте. Говоришь, Михаил задавал вопросы о расследовании?
— Так ты считаешь, он пытался выведать у меня нечто, могущее подставить Деда? По-моему, это глупости!
— А ты телевизор смотришь?
— В последнее время у меня нет на это времени. А что?
— По всем каналам рассказывают о том, что между «ОртоДентом» и «Дента-Люксом» существует жесткая конкуренция, следствием которой явилось несколько покушений на Илью, а потом и на Бориса Гальперина.
— Они что, упоминают названия?
— Представь себе! И о смерти Гальперина тоже болтают все кому не лень.
— И что же болтают?
— Ну что сначала сын, теперь вот — отец… Надеюсь, ты не стала делиться своими соображениями с Жаковым?
