— Аля! — с укором проронила m-lle Софи.
— Что, Аля! Ну что, Аля! — вся покраснев, как вишня, с гневом повторила, передразнивая, княжна. — Папа добрый, и он все позволит! А вы запрещаете все потому, что вы недобрая, вы — злая! Вы мне всю радость портите только всегда… вы… вы… Я сейчас пойду попрошу у папы и… и пожалуюсь заодно на вас, — с плачем заключила она и бросилась вон из комнаты.
Гувернантка пожала только плечами и взглянула на Сибирочку. Та стояла потерянная, смущенная, с потупленными глазами. Маленькая княжна и нравилась ей, и отталкивала ее от себя в одно и то же время. Кроткой, нежной и послушной Сибирочке была непонятна эта необузданная натура богатой, знатной маленькой аристократки.
Она все еще думала об этой необузданной девочке, когда последняя снова появилась на пороге и торжествующими глазами, без всякого уже гнева, взглянув на m-lle Софи, громко заявила:
— Позволил! Папа позволил! Мы обедаем за игрушечным столом, а вечером едем в театр!
Это был какой-то сплошной сказочный сон наяву, переживаемый Сибирочкой. Чудные, как во дворце, комнаты с роскошной обстановкой, четыре прелестные собственные комнатки княжны Али, ее дорогие куклы, игрушки и книги с картинками, наконец, великолепный обед, поданный в игрушечной зале на миниатюрных тарелках, — все это было так диковинно и интересно для бедной маленькой девочки, выросшей в нищете.
После особенно вкусного десерта стали собираться в театр. Княжну Алю одели в нарядное белое платьице, в котором девочка выглядела настоящей фарфоровой куклой.
Сибирочка осталась в своем коричневом платье, которое ей сшила домашняя портниха семьи Шольц. Разница в наряде обеих девочек была поразительная и сразу бросалась в глаза. И все же скромная, маленькая цирковая актриса была куда красивее и милее благодаря своему прелестному кроткому личику, чем нарядная, в пух и прах разряженная княжна.
Глава XVI
Новое открытие. — Страхи г-жи Вихровой. — Выход найден
— Гляди, матушка, наша-то Шурка, принцесса-то ненаглядная, Сибирочка, в ложе с Аленькой восседает…
— Где? Где, Николашенька?!
— Да вот, прямо! Ишь, пролезла все же в княжескую семью. Стало быть, и кольцо она ей подарила, и письма ей пишет…
— Какое кольцо? Какие письма?
— Да Аленька, говорю, письма пишет Сибирке этой!
— Что? — Лицо Анны Степановны Вихровой покрылось при этих словах смертельной бледностью. Она сидела с сыном в дешевых местах театра «Развлечение» (Никс не был занят в этот вечер и, решив дать возможность матери поразвлечься немного, привел ее сюда). — Что ты говоришь, Николаша! — почти с ужасом прошептала она. — Неужели попала в дом князя пройдоха эта?
— Тише, матушка! Услышит еще кто! — остановил Никс Вихров и с досадой закусил губу.
Действительно, им надо было остерегаться. Впереди них сидел какой-то старик, с длинной бородой, в синих очках, не то ремесленник, не то мелкий торговец по виду, и все время вслушивался в их разговор, не желая, очевидно, пропустить из него ни единого слова. Если бы Анна Степановна и Никс проследили за стариком, они заметили бы, что внимание последнего было точно так же привлечено той ложей, где сидела Сибирочка вместе с княжной Гордовой и m-lle Софи. Глаза старика не отрывались от этой ложи во время спектакля.
«Так и есть — она!» — произнес он мысленно, и лицо его приняло злое, торжествующее выражение, лишь только он услышал разговор матери и сына за своими плечами и понял, что речь идет о той же живо заинтересовавшей его девочке, сидевшей в ложе.
В свою очередь, и Анна Степановна Вихрова была теперь как на иголках. Ее щеки то вспыхивали пятнами румянца, то делались белее полотна. Она буквально задыхалась от волнения и, забыв даже смотреть на арену, где на воздушных трапециях кувыркались братья Ивановы, горящими глазами впилась в Сибирочку, не чуявшую устремленного на нее взгляда.
— Погубит нас девчонка, как есть погубит, если останется здесь еще хоть несколько дней! — громко, в забывчивости отчаяния прошептала Вихрова.
Никс испуганно сжал руку матери и процедил сквозь зубы:
— Ради Бога, тише, мама! Еще услышит нас кто-нибудь.
Лицо у Никса было не менее испуганно, нежели у матери.
— Ах, я полжизни отдала бы, кажется, лишь бы удалось услать Сибирочку теперь же из Петербурга куда-нибудь подальше! — продолжала вне себя, волнуясь и дрожа всем телом, Вихрова и в отчаянии хрустнула пальцами, совершенно не умея владеть собою.
К счастью, около них не было публики, и ближайшие места оставались пустыми. Один только старик в синих очках, сидевший впереди, слышал каждое слово разговора.
Между тем на сцене-арене окончился последний акт представления. Публика зашумела и засуетилась, покидая места. Княжна Аля, нежно поцеловав Сибирочку, рассталась с нею.
Анне Степановне и Никсу не было слышно, что они говорили, но трогательное прощание девочек еще более взволновало обоих Вихровых — и сына, и мать.
— Еще два-три таких свидания, и… мы пропали! Сибирочка не ограничится одной дружбой с Аленькой, и благодетель скоро узнает все. Заинтересуется же он прошлою жизнью подруги своей дочери! — в отчаянии ужаса лепетала Вихрова, поминутно кашляя и хватаясь за грудь. — Нет-нет! Надо придумать что-нибудь сейчас же… Надо ее вон отсюда, и не осенью с мистером Биллем, а теперь, теперь… Завтра, Никс, заходи домой! Мы переговорим об этом.
И, беспорядочно и прерывисто кидая слова, Анна Степановна наскоро простилась с сыном (который теперь жил также в «Большом доме» Шольца и только изредка забегал к матери) и взволнованная, как никогда, поплелась домой.
Она была так занята своими тревожными мыслями, что совсем позабыла о дальнем расстоянии от театра к дому и, не нанимая извозчика, пешком зашагала по глухим улицам столицы.
Она шла, вздрагивая и спотыкаясь каждую минуту, сворачивая машинально из улицы в улицу, из переулка в переулок.
Если бы Вихрова не была поглощена своей тревогой и обернулась хоть раз, она увидала бы в весенних сумерках майской ночи неустанно следовавшего за нею человека. Этот человек был не кто иной, как сидевший перед нею в театре старик, в синих очках, с седой, совсем белой бородой. Однако старик шел далеко не старческой, а скорее юношески легкой походкой и то и дело зорко оглядывался по сторонам.
Когда Вихрова, миновав несколько улиц, очутилась наконец в захолустном переулке Выборгской стороны, по одну сторону которого тянулся забор какого-то огорода, а по другую — убогие, покосившиеся домишки, незнакомец вдруг ускорил шаги и в несколько минут догнал ее.
— Остановитесь! — произнес он хриплым голосом, хватая Вихрову за руку.
Она замерла от испуга, увидев точно из-под земли выросшего перед нею человека.
— Не кричите. Я не причиню вам никакого зла! Слышите ли, я запрещаю вам кричать! — грозно приказал странный старик, видя, что она уже открывает рот, чтобы крикнуть, позвать на помощь. — Повторяю, я не хочу вам зла. Напротив, я остановил вас ради вашей же пользы… Вы, насколько я понял из вашего разговора с сыном в театре, хотите избавиться от той маленькой девочки, которая сидела в ложе Горловых? Так ли я говорю?
