Фу, ясли! Дело оборачивалось все хуже и хуже. Я больше не мог этого вынести.
Мама высадила меня из машины перед яслями, поцеловала и, как всегда, проговорила на прощание:
— Удачи, Микки!
Прокравшись в ближайший угол, я сел и стал наблюдать за играющими детьми. Я отказывался от всего: от пения, от рисования, от песочницы, от всех развлечений.
— Майкл, что с тобой творится сегодня? — обратилась ко мне моя воспитательница мисс Сартон. — Тебе нездоровится?
— Со мной все в порядке, — ответил я.
— Но почему же ты не играешь? — спросила она и, окинув меня оценивающим взглядом, добавила: — Мне кажется, тебе просто необходимо поиграть!
И, не спросив моего на то соизволения, схватила меня, вынесла на улицу и посадила в песочницу.
— Мона поиграет с тобой, — произнесла она радостным тоном.
Мона и в четырехлетнем возрасте была симпатичной. Как я мог забыть об этом?
Мона не произнесла ни слова. Она вся сосредоточилась на строительстве иглу — по крайней мере, я думал, что дом, который она возводила из песка, был иглу. Во всяком случае, он был круглым. Я хотел поздороваться с ней, но вдруг смутился.
Потом я поймал себя на том, что застеснялся перед девочкой, которой всего-то четыре года. С какой стати?
«В любом случае, — урезонивал я себя, — в трусах она меня еще не видела. И не увидит в ближайшие восемь лет».
— Привет, Мона! — сказал я и съежился от звука своего ясельного голоска. Но все, казалось, воспринимали его как должное.
Мона вздернула носик.
— Фу, — фыркнула она, — мальчишка! Терпеть не могу мальчишек!
— Что ж, — пропищал я своим детским голоском, — если тебе неприятно, забудь о моих словах.
Мона смотрела на меня так, как будто не совсем поняла смысл сказанного.
— Дурак! — заявила она.
Я пожал плечами и принялся рисовать на песке загогулины своим пухленьким маленьким пальчиком. Мона вырыла ров вокруг своего песчаного иглу. Потом встала и распорядилась:
— Смотри, чтобы никто не разрушил мой замок!
Значит, это был не иглу. Похоже, я ошибся.
— Ладно, — согласился я.
Она заковыляла прочь. Через несколько минут она вернулась с ведерком в руках.
Она осторожно налила немного воды в ров вокруг песчаного замка и опрокинула ведро с оставшейся водой мне на голову.
— Глупый мальчишка! — вопила она, убегая.
Я поднялся и, как собака, потряс мокрой головой. У меня возникло странное желание расплакаться и подбежать к воспитательнице за помощью, но я поборол его в себе.
Мона стояла неподалеку, готовая рвануть.
Она призывно причмокивала, чтобы раздразнить меня.
— Давай, поймай меня, Микки!
Я отбросил мокрые волосы со лба и уставился на Мону.
— Не поймаешь! — зазывала она.
Что мне оставалось делать? Только погнаться за ней.
Я бросился вдогонку. Мона завизжала и побежала к дереву возле ограды. Там стояла другая девочка. Может быть, Сиси?
Она была в очках с толстым стеклом, в розовой оправе и с розовой наклейкой на одном глазу. Я про это совершенно забыл, а ведь она ходила так до середины первого класса. Мона снова взвизгнула и схватилась за Сиси, та вцепилась в Мону и тоже завопила. Я остановился напротив дерева.
— Не бойтесь, я не ударю, — уверил я их.
— Ударишь! — пронзительно закричала Мона. — Помогите!
Я демонстративно уселся на траву в доказательство, что не трону их.
— Он дерется! Он дерется! — верещали девчонки.
Они расцепили руки и повалили меня.
— Ой! — закричал я.
— Держи его за руки, — приказала Мона. Сиси подчинилась. Мона принялась меня щекотать.
— Прекрати! — взмолился я. Это была пытка. — Перестань!
— Нет уж! — прокричала Мона. — Это тебе за то, что хотел поймать нас!
— Я… не… — Я с трудом мог выговаривать слова, так было щекотно. — Я не… хотел…
Нет, хотел! — стояла на своем Мона.
Я и позабыл, что Мона была таким деспотом. Это заставило меня призадуматься.
«Если я когда-нибудь вернусь в свой возраст, — пришел я к выводу, — вряд ли Мона так уж будет меня волновать».
— Пожалуйста, перестань! — взмолился я снова.
— Ладно, — сказала она, — но только если пообещаешь кое-что.
— Что?
— Забраться на то дерево. — Она указала на дерево возле ограды. — Обещаешь?
Я посмотрел на дерево. Не такое уж трудное дело.
— Ладно, — согласился я. — Только слезьте с меня.
Мона встала. Сиси отпустила мои руки. Я поднялся на ноги и отряхнулся.
— Испугался, — поддразнила Мона.
— Вовсе нет, — ответил я.
«Какая зараза! Она была такой же скверной, как и Тара».
Теперь Мона и Сиси распевали:
— Микки испугался! Микки испугался!
— Заткнитесь! — заорал я на них сверху. — Вы что, не видите, что я уже лезу на это дурацкое дерево? Бессмысленно обзывать меня трусом.
Обе посмотрели на меня пустым взором, какой уже был раньше у Моны. Как будто они не понимали, что я говорю.
— Микки испугался! — затянули они опять.
Вздохнув, я продолжал лезть вверх. Ручки у меня были такие маленькие, что ими было трудно обхватывать ветки. Одна нога сорвалась.
Ужасная мысль пронеслась у меня в голове: «Стоп. Я не должен этого делать. Это же происходит в яслях в тот год, когда я сломал себе руку!»
— ЙААААААААААААААААХ!
19
И снова утро.
Зевнув и открыв глаза, я встряхнул левой рукой, которую сломал, взбираясь вчера на это дурацкое дерево.
Рука слушалась отлично, совершенно нормально, как здоровая. Должно быть, я опять переместился назад во времени. Вот и у попятного времени есть преимущества: мне не пришлось ждать, пока рука заживет. Интересно, как далеко назад я перескочил во времени? Солнечный свет лился в окно Тариной — или моей — комнаты. На мое лицо падала странная — полосатая — тень.
Я попытался слезть с кровати, но наткнулся на что-то.
Что бы это могло быть? Я откатился обратно.
Прутья! Я был окружен прутьями. Неужели я в тюрьме?
Я попытался сесть, чтобы лучше видеть. Это оказалось гораздо труднее, чем обычно. Похоже, у меня ослабли мышцы живота.
