– Непременно обещаю, Агнесса. Одного раза в жизни довольно. Притом, не стоит труда отыскивать битвы так далеко, они найдутся и в моем королевстве.
В эту минуту рыцари, объехав ристалище, заняли свои места, трубы затрубили, барьеры отворились, и турнир начался.
Борьба была блистательна, и победа оспаривалась с ожесточением. Но с первого раза успех остался за Ги де Куси и за Тибо д’Овернем, со второго результат был тот же, хотя присутствующие дамы выразили досаду, так как оба рыцаря не носили цветов ни одной из них.
Начиналась третья схватка, когда, к великому удивлению сражающихся и самого короля, герольды вдруг закричали:
– Остановитесь! Остановитесь!
В ту же минуту барьеры отворились, и кардинал-священник церкви Святой Марии, легат с тяжелым серебряным крестом в руках, вошел на ристалище в сопровождении многочисленной свиты. Яркая краска покрыла лоб короля, брови его нахмурились. Он предвидел все, кроме этой дерзости. Кардинал бесстрастно приблизился к королевской трибуне и, остановившись перед Филиппом Августом, сказал ему:
– Король французский, я кардинал-священник церкви Святой Марии, недостойный служитель Иисуса Христа, получил приказание от нашего святого отца Иннокентия III.
– Кардинал! – вскричал король, вставая и побелев от гнева. – Никто во Франции не имеет права говорить с королем без его позволения. Не принуждайте меня напоминать вам об этом во второй раз. Если вы принесли поручение от папы, мы примем его в нашем дворце и выслушаем вас в час, назначенный нами, а не выбранный вами!
– Король французский, – отвечал легат, – я получил от его святейшества приказание обратиться к вам с публичным увещанием, в каком месте ни встретил бы вас, и я должен исполнить возложенное на меня поручение. Король французский, его святейшество узнал с горестью, что, отказавшись послушаться советов и увещаний церкви, вы презрели ее приказаниями, забыв наследственную набожность вашего рода; он узнал кроме этого, что вы отказываетесь называть супругой Ингебургу Датскую…
– Этот человек заставит меня лишиться рассудка! Вынудит забыть уважение к самому себе! – вскричал король, сжимая скипетр так, будто хотел бросить его в голову смелого прелата, который оскорблял его перед его народом. – Неужели никто не заставит его замолчать?
Повинуясь этому непрямому приказанию, несколько герольдов подошли и встали между легатом и королем. Но кардинал оттолкнул их и смело продолжал свою речь.
– Узнав наконец, что, основываясь на решении незаконного совета, решении, уничтоженном церковью, вы взяли себе женщину, которая не может быть вашей законной супругой…
Страшный визг фрейлин королевы вдруг перебил прелата, и все взоры устремились на Агнессу.
Первыми впечатлениями королевы, когда она увидела человека такого смелого, чтобы сопротивляться Филиппу Августу, были удивление и негодование. Но скоро, узнав, в чем состояло данное кардиналу поручение, она почувствовала страх и невыразимую тоску. Глаза ее устремились на этого безжалостного старика как на злого гения, посланного уничтожить ее счастье. Губы ее задрожали, щеки покрылись смертельной бледностью, и наконец, услышав последние слова прелата, поражавшие ее супружескую честь и обрекавшие ее на презрение, она упала без чувств на руки своих фрейлин. Поднялось неописанное смятение.
– Клянусь небом, старик, – вскричал Филипп с бешенством и негодованием, – без всякой жалости к твоим седым волосам я убью тебя своей собственной рукой! Уведите его! Не позволяйте ему произносить ни слова! Эй, мои телохранители! Выбросьте его вон с ристалища! Агнесса, милая Агнесса, приди в себя! – воскликнул Филипп, обращаясь к королеве и схватив ее за руку. – Не бойся ничего! Моя любовь слишком сильна и не может поколебаться от угроз жалкого прелата.
Между тем телохранители короля увели кардинала, и пока фрейлины королевы суетились около нее, сильное волнение не утихало среди зрителей турнира. Бароны и рыцари были глубоко взволнованы обмороком Агнесы и в негодовании от грубого и дерзкого поведения легата громко выражали свое неодобрение.
Филипп Август, еще дрожавший от ярости, с радостью заметил сочувствие рыцарей к королеве. Он встал, держа в своей руке безжизненную руку Агнессы, и, указывая другой рукой на ее безжизненные щеки, воскликнул громким голосом, который был слышен с одного конца ристалища до другого:
– Бароны и рыцари французские! Должен ли я допустить, чтобы мое счастье было разрушено прихотью гордого прелата? Должен ли я из опасения его угроз бросить супругу, которую люблю и которую это оскорбление сделало для меня священной? Бароны и рыцари, вы мои судьи и вы, вы одни решите это дело!
Единодушный крик: «Да здравствует король!» – поднялся с трибун и с обширного пространства, отведенного народу; рыцари столпились возле короля, громко уверяя его в своей верности и преданности.
– Турнир не кончился, – продолжал Филипп Август. – Дерзость этого прелата помешала нашим увеселениям, но только на одну минуту, и надеюсь, что королева скоро будет в состоянии сама вас поблагодарить. Бароны и рыцари, от ее имени я приглашаю вас на пир, в четыре часа, в большой зале дворца. Жду вас там всех.
Спустившись с трибуны, король положил Агнессу, обморок которой еще продолжался, в носилки и отправился вместе с ней во дворец. Но ристалище опустело не скоро. Везде образовывались группы оживленно переговаривавшихся людей. Куси, благородная душа которого была глубоко тронута горестью королевы, отличался между теми, кто пылал негодованием.
– Клянусь небом! – заявлял он. – Она так же достойна быть королевой, как всякая другая государыня в христианском мире, и хотя, обет не допускает меня носить ее цвета и провозгласить ее владычицей моих мыслей, я вызываю на бой всякого, кто будет отрицать, что она законная королева Франции. Трубите, трубачи, трубите, – продолжал он, увлекаемый пылом, – а вы, герольды, провозгласите, что Ги де Куси вызывает на бой всякого, кто будет отрицать, что Агнесса – государыня Франции и законная супруга короля Филиппа, что Ги де Куси будет сражаться с ним, где и когда он пожелает, предоставляя ему выбор оружия.
Трубы затрубили, герольды провозгласили вызов, и Куси бросил свою перчатку на ристалище.
Несколько минут прошло среди глубокой тишины, никто не явился, и раздались громкие восклицания. Тогда Куси приказал герольдам поднять свою перчатку и прибить ее вместе с его вызовом на одной из колонн странноприимного дома. Потом вырвал три кольца из золотой массивной цепи, которую носил на шее, и бросил их тому, кто исполнил его приказания.
– Куси, – сказал тогда граф д’Овернь, подходя к нему, – я присоединился бы к тебе, если бы думал, что наши копья могут иметь какой-нибудь вес в ссоре, но они будут бесполезны. Если Иннокентий III проявит твердость, а отец Агнессы, который знает его, уверяет, что у него твердость есть, король должен будет уступить или положиться на поддержку своих баронов против папы.
– Ну, бароны будут его поддерживать. Ты видел, какую горячность они выказали.
