– Клянусь душой! По твоей милости, Артур, я чуть было не потерял рассудка, и не будь ты сыном моего брата, я наградил бы тебя ударом кинжала. Как? Я предлагаю тебе свободу, требуя за то только отречения от несбыточных надежд, а ты осыпаешь меня оскорблениями. Что бы теперь ни случилось, никого не обвиняй, кроме своей глупой гордости. Только поверь, я сумею ее обуздать. У меня есть такие тюрьмы, что против них твое заключение покажется дворцом, и такие цепи, которые будут слишком тяжелы для твоего изнеженного тела.
– Ни тюрьмы, ни цепи, ни грозная смерть не заставят меня отказаться от прав, которые мне принадлежат по рождению, – возразил юноша, черпавший непреодолимую твердость в чувстве гнева и негодования. – Я мог проливать слезы о своем несчастье; я мог в минуты уныния и безнадежности произносить жалобы, непростительные, быть может, в устах мужчины. Но я не трус, Иоанн Анжуйский, и никогда угрозами ты не заставишь меня произнести слово, которое может обесславить меня. Англия, Анжу, Пуату и Нормандия – это моя собственность, это наследство, доставшееся мне от отца моего. Бретань мне принадлежит как удел моей матери, и даже моя смерть не оставит тебя спокойным властелином, потому что из моей могилы восстанет голос, который обвинит тебя как похитителя чужого достояния.
– Ну и прекрасно, – возразил Иоанн с грозной улыбкой. – Пусть будет как тебе угодно, прекрасный племянничек, твоя воля прежде всего!
Повернувшись к нему спиной, он пошел к двери.
– Прошу минуту обождать, – сказал Куси. – Мне надо сказать вам одно слово за себя. Когда я отдал меч Вильгельму Солсбери, вашему брату, я получил от него торжественное обещание, что меня ожидает почетный плен. Выдавая меня вам, он, вероятно, выговорил это условие, в противном случае нарушил бы рыцарское слово. Кто бы ни оказался виновником, он будет наказан, потому что я провозглашу его позор и вероломство при всех дворах европейского рыцарства.
Иоанн спокойно выслушал его до конца, потом с презрением осмотрел с головы до ног и ушел, не сказав ни слова.
Артур, на минуту распаленный гордостью и гневом, вдруг упал на стул в изнеможении. Но, краснея от невольно выказанной слабости и тревожно устремив глаза на Куси, он спросил:
– Сир де Куси, так ли я вел себя, как бы вы этого желали? Слова мои соответствовали моему долгу?
– Вы благородно действовали, принц! – отвечал Куси, растроганный. – Вы еще раз доказали, что достойны короны, в которой судьба вам отказывает.
– О, это более, чем я ожидал! – сказал Артур, печально покачав головой и потом, закрыв лицо руками, впал в мрачное раздумье.
Куси тихо прохаживался по темнице, погруженный в такие же мрачные размышления, как и Артур. Взятие Мирбо и для него было столь же роковым событием: оно разом разрушило все его надежды на славу и счастье, разлучило его с Алисой, образовав между ними неодолимую бездну.
Пустившись в эту страшную слепую игру военной случайности, один – подстрекаемый страстью честолюбия, другой – любовью, Куси и Артур поставили на ставку все, что у них было, и проиграли.
Так прошло время до ночи. Мало-помалу утихали все звуки городской жизни, доходившие до темницы: крики лодочников на реке и разносчиков на улицах, лошадиный топот, неопределенное и неясное жужжание, всегда носящееся над многолюдными городами. Все смолкло, безмолвие и мрак окружили темницу, только слышался шум волн, разбивавшихся о подножие башни.
– Сегодня у нас не будет и света, – сказал Артур печально. – Король прогнал сторожа, и про нас забыли… Однако что это за шум? Я не ошибаюсь, сюда идут.
Дверь отворилась, и вошел человек с лампой в руках и в нахлобученной на глаза шляпе.
– Принц, – сказал он Артуру неуверенным голосом. – Не угодно ли вам следовать за мною – мне приказано проводить вас в более приличное помещение. Сир де Куси завтра будет переведен в другую комнату, смежную с вашей, но ему придется подождать здесь, пока она не будет готова.
Артур побледнел – страшная догадка промелькнула у него в уме.
– Я не пойду за вами! – воскликнул юноша, схвативши за руку сира Ги. – Мне и здесь хорошо! Я не хочу разлучаться с рыцарем де Куси.
– У тебя рука дрожит, – сказал Куси, вырывая лампу из рук тюремщика и освещая его лицо. – У тебя и губы дрожат, ты бледен как смерть.
– Я простудился и заработал лихорадку в болотах Клерка, а иначе, какой же причине угодно вам приписать мою дрожь и волнение?
– Мы боимся измены, – возразил Куси. – Тебе все известно, и вот почему твой голос не возвещает добрых намерений.
– Ах, сир рыцарь, если бы у нас были злые намерения, к чему бы мы стали церемониться с вами? Туча стрел из двери – и делу конец.
– И то правда, – отвечал Куси. – Однако если принцу не угодно…
– Угодно ему или нет, это все равно, а следовать за мною он непременно должен. Бароны вернулись в Руан раньше, чем их ожидали, и, видно, королю совсем не хочется, чтобы принца нашли в этой тюрьме. Его переводят в лучшие условия. Впрочем, если он заупрямится, так вооруженные люди силой переведут его.
– Какие бароны вернулись? – спросил Артур, несколько успокоившись.
– Точно сказать не могу, но сегодня утром я видел, как проходил лорд Пемброк, притом мне говорили, что граф Солсбери прибыл сюда с другими рыцарями, только имена их я позабыл.
Артур взглянул на Куси, как бы требуя его совета. Но рыцарь, ни на минуту не спускавший глаз с тюремщика, вдруг подошел к нему и сказал с угрожающим видом:
– Твоя лихорадка очень быстро прошла. Клянусь небом! Если бы я думал, что ты хочешь обмануть нас, то сейчас же размозжил бы тебе голову об эти стены.
– Никак не желаю вас обманывать, и вы сами убедились бы, как неосновательны ваши подозрения, если бы успокоились… Принц, прошу вас, идите скорее. Ваше новое помещение готово, и вы там найдете все, в чем нуждаетесь, даже платье, потому что завтра, говорят, вы должны явиться ко двору. Бароны негодуют, что вас держат в тюрьме, так король хочет угодить им.
История казалась правдоподобной, но Куси не мог поверить в нее. Неопределенное, но упорное подозрение не оставляло его. Не так было с Артуром. Зная, какое участие выказывали бароны к его личной безопасности, он совершенно успокоился присутствием их в Руане.
– Кажется, надо поверить словам этого человека, – сказал он рыцарю нерешительно. – Притом всякое сопротивление было бы бесполезно.
– Идите, принц, если того желаете, и дай Бог, чтобы вы не имели нужды в том раскаиваться. Прощайте, Артур, – продолжал рыцарь, крепко прижав юношу к своей груди, – прощайте! Я никогда не забуду вас, и когда настанут лучшие времена, вы опять увидите меня рядом с вами, готового поддерживать ваше право моим мечом!
За эти дни печали и плена Куси глубоко привязался к Артуру, и теперь сердце у него сжималось от невыразимой тоски.
У него было предчувствие, что он в последний раз видит бедного Артура, и его последний поцелуй был так печален, как будто он прощался с умирающим или осужденным на казнь. Скрывая тяжелое беспокойство, чтобы не напугать Артура, Куси проводил его до порога.
