Догадка его верна. Приманка осталась там, где Уайлдер ее оставил. Кусок грязного полинялого ситца не пробудил алчности дикарей, знавших, что найдут в фургонах они тысячу таких же, новеньких и чистых, и это помимо другой добычи.
– Думаю, нам стоит-таки попытать ту тропу, Фрэнк. Она должна вывести нас наверх. Если киманчи и поднимались по ней, то давно ушли – это можно сообразить по воплям у фургонов. Они сейчас делят промеж собой наше добро, и глядеть в оба никто не станет.
– Согласен, – кивает Хэмерсли.
Без дальнейших проволочек оба вылезают через проем и, пробравшись на четвереньках вдоль по выступу, снова оказываются в расселине у той самой развилки, которая задержала их при первом восхождении. Возможно, в конце концов американцы сделали тогда правильный выбор. Выберись они тогда наверх, их наверняка бы заметили и стали преследовать. Впрочем, быстрота ног могла их спасти.
Путники снова двигаются вперед, на этот раз по еще неисследованному склону. Проходя мимо, Уолт подбирает свой «лоскут», как он его назвал, и наматывает на голову на манер тюрбана.
– Вот бы так легко было мою винтовку вернуть, – говорит проводник. – И будь я проклят, попробовал бы, будь уверен, что ее не взяли. Да только черта с два – такая штука слишком ценна, чтобы инджун прошел мимо. Ее унесли теперь к фургонам.
Крики грабителей теперь доносятся до них более отчетливо. А поднявшись в узкий проход, открытый в направлении равнины, они могут наблюдать за происходящим.
Американцы видят дикарей, пеших и конных, причем последние затеяли что-то вроде турнира. Видят, как индейцы обезумели от торжества и алкоголя – «огненной воды», найденной в фургонах.
– Хоть они и пьяны, нам не стоит оставаться поблизости, – бормочет Уолт. – Я предпочел бы оказаться отсюда как можно дальше. Им может взбрести в голову подняться сюда. Киманчи не жалеют сил ради скальпов, и наверно, сильно огорчаются, что не добрались до наших, поэтому запросто предпримут еще одну попытку. Поскольку ночь будет лунная, чем дальше мы уйдем отсюда, тем лучше. Так что прибавим ходу.
– Вперед! – отзывается Хэмерсли.
Секунду спустя оба взбираются по расселине, Уайлдер указывает путь.
На этот раз им везет больше. Тропа выводит их на вершину утеса, откуда начинается спуск на равнину. Они сумели достичь ее, ни разу не оказавшись на открытом месте, где их могли заметить индейцы.
Крики торжества и безумного веселья еще доносятся до них, но по мере спуска с утеса они становятся все тише, пока американцы не оказываются, наконец, среди плоской, как стол, равнины, ограниченной одним лишь горизонтом. Все вокруг них объято мертвой тишиной – тишиной, какая бывает только в сердце пустыни.
Глава 17. Вглубь пустыни
Утес, на который после цепи удивительных избавлений сумели-таки выбраться молодой прерийный торговец и проводник, является частью обрывистой границы плато, известного как Льяно-Эстакадо, или «Огороженная равнина». По его необъятным просторам лежит теперь их путь.
У них нет ни ясного представления о лежащем перед ними крае, ни о направлении, которого следует придерживаться. Единственное, к чему они стремятся, это уйти как можно дальше от места, где их постигло несчастье – на расстояние, с которого их не заметит ни один индеец.
Одного взгляда достаточно им, чтобы убедиться, что только дистанция обещает спасение. Насколько хватает глаз, поверхность предстает совершенно ровной, ни кустика, ни деревца. Спрятаться тут негде даже зайцу. Хотя беглецам ничто не мешает и никто их вроде как не преследует, они вовсе не уверены в благополучном исходе. Их не оставляет опасение, что часть дикарей поднялась на верхнюю равнину и до сих пор ищет их. В таком случае, возвращаясь после бесплодной погони, команчи могут натолкнуться на них.
Беглецы черпают некоторое утешение в том, что преследователи не способны поднять на стену утесов коней, поэтому если новая глава драмы и разыграется, то станет состязанием на быстроту ног. В этом испытании, по меньшей мере, Уолту Уайлдеру нечего страшится. Этот колосс с размашистым шагом способен потягаться с великаном, у которого были сапоги-скороходы.
Единственная причина для тревоги в том, что дикари могут возвращаться по теперешнему маршруту американцев, и возникнуть перед ними, отрезав путь к отступлению. Но поскольку никаких индейцев пока не видно, как не видно и любого другого живого существа, человека или животного, беглецы обретают уверенность, и, проделав около мили, начинают смотреть не столько вперед, сколько оглядываться.
Через короткие промежутки времени густая каштановая борода проводника обметает левое его плечо – это он бросает назад беспокойные взгляды. Он становятся все более беспокойными, по мере того как Уолт подмечает, что его собрат по несчастью начинает замедлять шаг и выказывать признаки усталости.
Не задавая лишних вопросов, Уайлдер выясняет причину. В дымной пелене, под покровом которой они бежали из корраля, и позднее, в сумрачной тени расселины или во тьме пещеры, он не заметил того, что при свете дня буквально бросается в глаза – пятен крови на одежде товарища.
Хэмерсли и сам не обращал внимания, но теперь, когда ему указали на факт, начинает ощущать боль и нарастающие слабость и головокружение. Кровь просачивается через рубашку на груди и стекает по брюкам в сапоги. Источник ее быстро обнаруживается по боли в боку, которая усиливается по мере движения.
Минутная остановка для осмотра раны. Когда расстегнули жилет и рубашку, выяснилось, что пуля прошла через левый бок, не задев костей, но порвав на пути кровеносный сосуд. Царапины и ушибы в других местах, поначалу столь же болезненные, не позволили молодому человеку обратить внимание на более серьезную рану.
Та не смертельна, по крайней мере, не кажется таковой. Проводник и охотник, Уолт, как и большинство собратьев по ремеслу, обладал навыками хирурга-практика.
– Всего лишь царапина, – констатирует он после проведенного наскоро обследования, после чего дает команду идти дальше.
Они снова идут тем же быстрым шагом, но не успевают проделать и мили, как раненный начинает ощутимо слабеть. Бег сменяется тихой рысцой, затем переходит в неторопливую ходьбу, а завершается полной остановкой.
– Я не могу больше идти, Уолт, пусть даже все дьяволы ада гнались бы за мной, – говорит кентуккиец. – Я старался, как мог. Если индейцы появятся, бросьте меня и уходите.
– Никогда, Фрэнк Хэмерсли! Никогда! Уолт Уайлдер не из тех, кто бросает товарища, причем в такой заварухе. Коли вам требуется остановка, то так тому и быть. А как я вижу, иначе нельзя.
– Я и шага не в силах сделать.
– Довольно. Но нельзя стоять там, где нас видно за много миль. Корточки – вот верное слово. Вниз, на четвереньки, как лягушки перед прыжком. Вот тут и спрячемся, среди этих клочков травы – такие часто встречаются на равнине. Опускаемся прямо на ребра и пластаемся, ну как блины.
