Немудрено, что гаучо и юноши сильно испугались, увидав ягуара.
Кто знает, сколько времени ягуар пролежит на камне, держа трех людей под угрозой мгновенной смерти?.. Теперь они ясно различали грозного зверя. В пещере, правда, стоял полумрак, и в воздухе все еще носилась пыль, но горящие глаза хищника светились, как две яркие звезды. Видны были и огромные челюсти зверя. Время от времени он раскрывал с ревом пасть, обнажая кроваво-красное нёбо и два ряда белых зубов.
Ягуар непрестанно бил хвостом по камню, и на землю сыпались мелкие осколки сталактитов. При каждом рыке зверя кони храпели и бились и смертельном ужасе. Путники понимали, что им не удастся избежать неравной рукопашной схватки с хищником, причем они могли противопоставить страшным когтям и кликам ягуара лишь жалкие короткие ножи…
Несколько секунд они простояли в нерешительности. Сам Гаспар растерялся. Но смятенье длилось недолго. Не такой был человек гаучо, чтоб поддаться страху и отчаянью.
Ничего не объясняя Людвигу и Чиприано, он подошел к своему коню, находившемуся ближе всех от путников, и запустил руку в седельную сумку.
Он вытащил оттуда небольшой сверток в оленьей коже, перевязанный бечевкой. Развязав и развернув этот сверток, он показал мальчикам несколько маленьких палочек, похожих по форме на сигары, но с острыми и зазубренными, как у стрел, наконечниками.
Людвиг и Чиприано знали, что это за палочки. Недаром они выросли в Южной Америке, где, как и в Испании, бой быков является одним из любимейших народных зрелищ. То, что Гаспар вытащил из своего мешка, было дюжиной «тортерилий», или «римских свечей», которыми, как и бандерильями, пользуются пикадоры
[33], чтобы разъярить быка и подготовить его к бою с матадором, наносящим смертельный удар. В молодости Гаспару приходилось выступать в Сан-Розарио в роли пикадора. Он всегда держал запас тортерилий, главным образом для того, чтоб забавлять тобасских подростков, постоянно заходивших в гости в эстансию Гальбергеров.
Еще в Асунсионе он заметил, как удивляет и радует индейцев всякий фейерверк, и потому, отправляясь с юношами в Чако, захватил с собой несколько тортерилий на случай встречи с каким-нибудь незнакомым племенем.
Но все это он объяснил мальчикам лишь впоследствии. Теперь им было не до разговоров. Но какую пользу собирался извлечь гаучо из своих тортерилий, ни Людвиг, ни Чиприано не понимали.
Долго ломать головы им не пришлось. Выхватив у Чиприано огарок, Гаспар, сжимая в руке связку тортерилий, двинулся к выступу, на котором распластался ягуар.
Зверь, напуганный, должно быть, выстрелами, не сходил с места. Заняв выжидательную позицию, он лишь рычал и фыркал.
Гаучо, медленно и осторожно подступив к хищнику, остановился шагах в шести от него, затем зажег тупой конец тортерильи и кинул ее в ягуара.
Глаз гаучо был верен, и рука тверда. Тортерилья вонзилась зверю в спину, как раз над правой лопаткой.
Почувствовав укол, ягуар вскочил с ревом боли и гнева. Римская свеча взорвалась и с шипеньем и свистом рассыпала целый град искр.
Ни секунды не задержался ягуар на выступе скалы, он, как бешеный, прыгнул вниз и кинулся к выходу, словно сам черт дернул его за хвост. Прыжок был так стремителен, что Людвиг и Чиприано, рванувшись в сторону, споткнулись о камни и упали. То же самое случилось с Гаспаром; огарок выпал у него из рук и, разумеется, погас.
Ягуар пролетел по пещере, словно яркая комета. Римская свеча, плывшая у него на спине, озарила огромные сталактиты на мрачных сводах пещеры. Они сверкали всеми цветами радуги. Но через мгновение все погрузилось в темноту: ягуар выбежал из пещеры.
Ягуар пролетел по пещере, словно яркая комета
До слуха спутников донесся плеск: хищник бросился в поток. Римская свеча погасла, и, несомненно, через несколько минут погасла и жизнь ягуара, ибо бороться с водоворотами и вспененными валами не мог даже этот могучий зверь.
Убедившись, что враг побежден и бояться больше нечего, Гаспар ощупью разыскал огарок и снова зажег его.
– Теперь, я думаю, – сказал он улыбаясь, – нас не потревожит ничье мяуканье, если здесь не осталось котят… Но их-то мы с легкостью перетопим. Что ж, сеньорито, пора, кажется, поужинать. Теперь уж никто не оторвет нас от нашей баранины.
Глава XXIX
Священный город
После ужина наши путники завернулись в пончо и улеглись тут же, в пещере. Ураган уже прошел мимо, но надвигались сумерки, а разлившийся ручей преграждал путь.
А в это время кавалькада индейцев подъезжала к священному городу тобасов.
Древнее становище раскинулось на берегу большого озера, покрытого бесчисленными островками, заросшими дынными деревьями. Казалось, купы зелени подымались прямо из самой воды.
Те же деревья окаймляли берега. Сплошные заросли лишь кое-где прерывались песчаными косами. А кругом на высокой и сухой почве равнины были рассыпаны рощицы стройных пальм то с веерной, то с перистой листвой.
На расстоянии трехсот или четырехсот ярдов от берега возвышался холм, единственный на много миль в окрестности. Он был виден издали из пампасов, и его темный усеченный конус придавал своеобразную прелесть ландшафту. Как ни круты были склоны холма, они поросли лесом до самой вершины, где кудрявились самыми крупными деревьями. На плоской вершине холма находилось кладбище. Торчали высокие помосты, на которых тобасы кладут своих покойников. Тут покоились сотни трупов в разных стадиях разложения. Некоторые были иссушены горячим ветром Чако и напоминали египетские мумии. Под самым холмом, между его подошвой й берегом озера, раскинулся «Священный город». Название это звучит торжественно, но на самом деле «город» представлял собою группу пальмовых и бамбуковых тольдо – шалашей, разбросанных без всякого плана и порядка. Каждый индеец сам облюбовывал место для своего жилища. Но все наиболее крупные постройки группировались вокруг центральной площади. В центре стоял большой шалаш, равный по размерам по крайней мере дюжине обыкновенных тольдо.
В этом шалаше, называемом малокка, никто не жил. Здесь собирался тобасский «парламент» – совет старейшин. Впрочем, точнее было бы назвать его конгрессом; образ правления тобасов, как мы говорили, республиканский, а не мoнархический.
В республике так называемых «дикарей» – тобасов – мы сталкиваемся с тем же самым противоречием, как и в других республиканских государствах, гордящихся своей цивилизацией. Пользуясь полной личной свободой, тобасы не признают права на свободу за другими или, во всяком случае, попирают его. Они держат рабов, и притом довольно многочисленных. Большинство рабов – индейцы родственных тобасам племен, взятые в плен во время стычек. Кроме краснокожих рабов, у тобасов имелись белые. Это тоже пленники, захваченные при набегах на поселения Сант-Яго, Сальто и Тукумана.
