Условившись обо всем, два разведчика направились к узкой тропинке.
Проходя мимо Гертруды и ее матери, Генри обменялся с ними несколькими словами.
– Успокойтесь, – сказал он им, – мы здесь в безопасности, и нам положительно нечего бояться.
Гертруда наивно восхищалась каждым проявлением смелости своего друга. Она находила, что он проявил героизм, оставаясь один на равнине, и необычное поведение Крузейдера казалось ей вполне естественным. Она лучше, чем кто-либо, знала, как молодой англичанин любит свою лошадь и какими заботами он ее окружил; она сама полюбила красавца Крузейдера, который так нежно брал сахар из ее руки и который так же гордо гарцевал в диких льяносах, как и на улицах Ариспы; она охотно отдала бы все, что имела, чтобы уберечь его от краснокожих.
Педро и его спутник через несколько минут достигли того места вершины, которое должно было служить им наблюдательным пунктом. Они тотчас же увидели, что индейцы уже очень близко.
– Выстрелите два раза, голубчик, – сказал гамбусино, настраивая подзорную трубу. – Постарайтесь сделать промежуток после первого выстрела, чтобы они не могли ошибиться в том, что мы хотим им сообщить.
Едва смолкло эхо выстрелов, как Педро вскрикнул:
– Карамба! Я не ошибся! Это апачи!.. И хуже того – койоты, самые кровожадные, самые страшные из всех индейцев! Скорей, скорей, – продолжал он, не оставляя наблюдения, – возьмите мои пистолеты и выстрелите еще два раза.
Выстрелы последовали один за другим. Дикари остановились, взглянули в сторону стрелков и, по-видимому, начали совещаться. Их движения уже можно было различить простым глазом; благодаря своей подзорной трубе Педро рассмотрел одну деталь, которая вызвала у него гневное восклицание.
Благодаря своей подзорной трубе Педро рассмотрел одну деталь, которая вызвала у него гневное восклицание
– Por todos demonios esta el Cascabel! Клянусь всеми дьяволами, это Гремучая Змея! – вскричал он.
– Гремучая Змея! – повторил Генри, менее заинтересованный этим странным именем, чем видом самого гамбусино. – Вы его знаете, Педро?
Гамбусино снова посмотрел в трубу.
– Да, – продолжал он тем же тоном, – это, конечно, он! Я ясно вижу на его груди безобразную мертвую голову, послужившую образцом для той, которой он наградил меня. Это та самая шайка краснокожих, предводительствуемая Гремучей Змеей, которая поступила со мною так, как я вам рассказывал сегодня утром, дон Генрико. Горе нам, если мы попадем в их руки. Мы будем преданы ужасной смерти! Гремучая Змея будет упорно нас осаждать, чтобы голодом принудить нас к сдаче.
– Но если мы сдадимся тотчас же, – сказал с насмешкой Генри, – может быть, он будет милостив?
– Милостив, он!.. Берегитесь подобной мысли! Можно ли серьезно об этом говорить! Или вы забыли резню Переса?
– Никоим образом.
– Ведь эти койоты, изменнически убитые капитаном Пересом, составляли часть того племени, которое мы видим перед собой. Гремучая Змея об этом помнит, и, насколько это будет зависеть от него, мы поплатимся за виновных!
Сказав так, гамбусино замолчал. Он передал подзорную трубу Генри и оставался некоторое время погруженным в свои мысли, обдумывая возможные средства выйти из такого трудного положения, которое многие другие, может быть, нашли бы совершенно безнадежным. Но если ярость была известна дону Педро Висенте, то отчаяния он не знал.
Индейцы, предводительствуемые Гремучей Змеей, снова направились на северо-восток; другое племя дикарей обогнуло гору по направлению к северо-западу.
– Если мои расчеты меня не обманывают, – сказал Генри Тресиллиан, – число этих апачей доходит по крайней мере до пятисот.
– По моему подсчету, приблизительно столько же, – ответил гамбусино. – Что мы можем сделать против такого количества?
– Подождать ночи, напасть на них врасплох и пройти, – сказал Генри со всем пылом юности.
– Было бы безумием пытаться это сделать, сеньор, – сказал Педро Висенте, – во-первых, потому, что на этих индейцев трудно напасть врасплох; а во-вторых, нам нужно защищать женщин и детей, нас же так мало. Нам нужно беречь те немногие силы, какие у нас есть.
– Так вы советуете нам бегство? – сказал Генри.
– Почему же нет, если бы оно было возможно? – отвечал гамбусино. – Нельзя считать бесчестьем бегство перед врагом, который так подавляет нас своею многочисленностью. К несчастью, бегство для нас так же невозможно, как и сражение.
– Невозможно? Почему?
– Ах, сеньор, – возразил Педро с недовольным жестом, – разве вы забыли, что мы бросили наших лошадей и что нельзя спастись пешком в пустыне? Предположим даже, что нам удастся присоединиться к ним, но ведь вы не хуже меня знаете, в каком состоянии мы их оставили.
– Тогда, – сказал Генри Тресиллиан, – нам остается только защищаться на этой площадке!
– Вот именно, сеньор, об этом-то и нужно дать знать как можно скорее.
– Ну что ж, если нападение невозможно… Недурно будет показать этим проклятым дикарям, что они так просто до нас не доберутся.
Глава VIII
Нападение
На площадке дон Эстеван не оставался в бездействии. Бывший военный, привыкший к отчаянным схваткам, он беспрепятственно принял начальство над войском, и его признанный авторитет при теперешних обстоятельствах мог оказать лишь самое полезное влияние.
Указав женщинам и детям наименее опасное место, он с большим хладнокровием готовился к защите: велел зарядить ружья, раздать заряды и устроить нечто вроде арсенала, где порох и пули могли сохраниться от сырости.
Как внимательный военачальник дон Эстеван прежде всего постарался определить положение, чтобы быть в состоянии судить о слабых пунктах и осмотрительно и осторожно распределить посты.
По его мнению, относительная многочисленность индейцев не могла сама по себе внушать особые опасения. Восемьдесят решительных и хорошо вооруженных человек в такой недоступной позиции, какую занимали рудокопы, могли не бояться врага, даже более многочисленного, чем койоты, а импровизированная крепость имела приблизительно такое количество защитников.
Эти люди, можно бы сказать, эти авантюристы, большею частью привыкшие к опасности во всех ее формах, сами почувствовали необходимость сомкнуться и доверить свою участь предусмотрительности и осторожности одного. Они, как по наитию, поняли необходимость дисциплины в присутствии внезапно появившихся врагов, которые казались весьма опасными, поскольку заимствовали оружие и тактику у регулярных войск. Таким образом, власть дона Эстевана была признана как бесспорная необходимость.
Рудокопы, построив сильную баррикаду из камней, которая должна была им служить и защищающим парапетом, и арсеналом для ядер, казалось, должны были только терпеливо ждать сигналов гамбусино, но трудно быть терпеливым в подобном случае.
