– До тех пор, – заметил инженер, – всегда еще будет время повергнуть людей в отчаяние. Лучше умереть, бросившись вперед, чем подвергнуться пыткам и быть привязанными этими гнусными скотами к позорному столбу.
– Несомненно, – сказал гамбусино, – но…
– Но что?! – воскликнули все кругом.
Педро Висенте спокойно, не моргнув, выслушал все посыпавшиеся на него вопросы и, когда водворилось молчание, начал:
– Одно меня удивляет, – сказал он, – что эти дьяволы, прослывшие необычайными хитрецами, до сих пор не притворились уходящими и не укрылись ночью в каком-нибудь местечке, чтобы сначала ободрить нас, а затем, когда мы покинем наше убежище, атаковать. И нельзя ручаться, что эта уловка в конце концов не могла бы нас обмануть! Право, я не узнаю их, но теперь наша очередь проучить их. В нашем теперешнем положении, с голодом в перспективе, самое худшее безумие может оказаться разумным действием. И это безумие, дон Эстеван, теперь самое время пустить в ход.
– Браво! – воскликнули все.
Гамбусино выждал, когда все опять замолчат, и самым отчетливым голосом медленно произнес следующие слова:
– У нас осталось только одно средство поправить огромную ошибку, которую все мы сделали вначале, забыв отрядить в Ариспу нескольких курьеров: одному из нас, в темную ночь, надо попытаться убежать и пробраться за помощью в Ариспу – единственное место в мире, откуда она может явиться к вам. Вот что необходимо. Один из нас должен постараться обойти часовых и пробраться через овраг. Взявшийся за это дело имеет девяносто шансов из ста остаться там навсегда. Я прибавлю, что благодаря моему знакомству со страной и индейскими наречиями я имею право требовать себе это поручение, и если предложение мое будет одобрено доном Эстеваном, то никому другому я не уступлю этой чести.
Дон Эстеван встал и, решительно отклонив услуги гамбусино, отсутствие и потеря которого повредили бы всем, объявил, что попытка эта все-таки должна быть сделана, и немедленно.
– Сеньоры, – сказал он, – мой зять, полковник Реквеньес, командует, как вам известно, в Ариспе уланским полком, и Педро Висенте совершенно прав: один из нас или, еще лучше, двое должны дать ему знать о нас и привести сюда его эскадроны.
Генри Тресиллиан выступил вперед и решительным голосом произнес:
– Я готов.
При этих словах яркий румянец покрыл нежные щеки Гертруды. Было ли это удивление перед мужеством Генри или страх, что предложение его будет принято? Несомненно, оба чувства слились в одно.
Дон Эстеван отклонил предложение молодого человека, как и вызов гамбусино, но по другим причинам: Генри был такой же солдат, как и все, и не имел более других права на предпочтение.
У него зародилась более справедливая мысль, и, обращаясь ко всем присутствующим, особенно же к Педро Висенте, он спросил:
– Не можете ли вы сказать мне, сколько наших могло бы отправиться в Ариспу, не рискуя сбиться с пути?
– По-моему, – отвечал гамбусино, – среди наших аррьеросов и вакеро любой в состоянии добраться до Ариспы, если удастся проскользнуть на равнину не замеченным апачами.
– Если так, – воскликнул дон Эстеван, – то пусть решает сама судьба! Что вы думаете об этом, Тресиллиан?
– Я полагаю, Вилланева, – отвечал Тресиллиан, – что те, на кого падет жребий, раз они храбры, в чем я не сомневаюсь, могут и должны рискнуть собою. Удастся им – мы спасены, если же нет – наша участь не лучше; они умрут, только немного раньше остальных. Мы должны все испытать жребий – я и сын мой, как и прочие наши товарищи, исключая, впрочем, на первый раз, людей женатых.
Даже при самом сильном отчаянии нужно очень мало, чтобы вызвать луч надежды. В одно мгновение все лица прояснились.
Молодой Тресиллиан со всей горячностью своего возраста настаивал, чтобы жребий был брошен тотчас же. Но дон Эстеван счел необходимым предупредить людей, пожелавших тянуть жребий, заключавший в себе вероятную смерть, и решено было отложить жеребьевку до следующего дня.
Тем временем стали обсуждать, кто же способен дойти до Ариспы; на другой же день этих людей собрали, чтобы объяснить им, чего от них ожидают.
Ни один из них не сделал ни малейшего возражения; никто не пытался освободиться от этого опасного поручения.
Видя, что Роберт Тресиллиан и сын его готовы подвергнуться тем же опасностям, что и все, многие охотно соглашались последовать примеру гамбусино, который сам вызвался накануне и, как милости, просил права почти наверное пожертвовать своей жизнью.
Для жребия были взяты зерна еловых шишек соответственно количеству согласных на опасное поручение людей; два ореха были помечены углем, и вся масса опущена в сомбреро
[41].
Теперь все зависело от судьбы. Два меченых зерна были «выигрышными» в этой оригинальной лотерее.
Мужчины столпились вокруг дона Эстевана, и с завязанными глазами каждый из них по очереди подходил и опускал руку в шляпу, которую тот держал за края.
Сцена была захватывающая. Каждый вынутый орех сопровождался глухими восклицаниями; но ожидать пришлось недолго: не прошло еще и половины людей перед своеобразной урной, как оба роковых ореха были уже вынуты.
Двое, на которых пал жребий, были погонщик мулов и погонщик быков, – храбрейшие в этой толпе искателей приключений. Привыкнув ко всем случайностям пустыни, они уже заранее, едва вступив в льяносы, готовились, в случае надобности, пожертвовать жизнью. Их участь должна была решить ближайшая ночь.
Заметим, между прочим, что еще до ее наступления одно из предсказаний гамбусино сбылось.
Индейцы, внезапное прибытие которых произвело на возвышенности такое удручающее впечатление, снова двинулись в путь по направлению к реке Оркаситас, и осажденные не без любопытства следили за длинной вереницей, пока не потеряли ее из виду.
Глава XV
Роковая развязка
– Вряд ли удастся нашим двум смельчакам отправиться нынче ночью, – сказал дон Эстеван гамбусино.
– Может быть, сеньор, – возразил Педро Висенте, – пустыня изменчива, как море. Глядя на это безграничное пространство, озаренное палящим солнцем, на это безоблачное небо, можно рассчитывать на очень хорошую, даже слишком хорошую для нашего проекта ночь. Но Бенито Ангуэс и Джакопо Барраль готовы на все и неустрашимы. Пусть только поднимется туман в льяносах, что бывает в это время года нередко, и обоим нашим товарищам, уже знакомым с местностью, удастся совершить трудную переправу мимо апачей, а затем идти прямо. Туман же, как нам известно, сеньор, друг бегства.
– Да простит нас Бог! – вскричал дон Эстеван. – Но, посылая их на это дело, мы искушаем милосердие Его. Я решил, что совесть моя неспокойна, так как нет уверенности. Я бы в тысячу раз охотнее согласился быть сам на месте Ангуэса и Барраля.
