Леон был в восторге; расставляя силки, вакеро рассказывал ему о жизни животных в пуне и о способах охоты на них. Проходя болотистым берегом, они увидали плавающего посредине озера замечательно красивого дикого гуся – хуагуа; туловище у него было белоснежное, крылья зеленые, впадающие в фиолетовый оттенок, а лапы и клюв ярко-красные; они видели еще ибисов и водяную курочку63 величиной не меньше индейки; оперение у нее темно-серого цвета, а у основания ее красного клюва находится желтый нарост в форме боба; индейцы так и называют эту породу «бобовый клюв». В долине, на берегу болота, они заметили дождевестника; он был почти такого же цвета, как хуагуа, и его зеленые крылья отливали на солнце, как полированный металл. Над их головами пролетела какая-то хищная птица из породы соколов; вакеро назвал ее «хуарахуа» и рассказал, что она совершенно безобидна и ничуть не боится человека. В самом деле хуарахуа сидела на камне, и Гуапо прошел так близко от нее, что мог бы ударить ее своей палкой, но она даже и не подумала улететь.
В первый раз Леон видел такую отважную птицу. Вакеро прибавил еще, что она ест только падаль и питает отвращение к свежей крови.
Гуапо был в такой же степени натуралистом, как и вакеро, и знал всех животных пуны не хуже, чем настоящие лесники знают всех обитателей своего леса. Он показал еще Леону, слушавшему его с неослабевающим вниманием, дятла, названного им «пито» и обитающего среди скал. Подобно каменным попугаям, о которых мы уже говорили, этот дятел является исключением в своем семействе, другие представители которого живут в лесу. Пито – маленький, коричневого цвета и с желтым животом. Их было очень много в той местности, где находились Леон и вакеро.
Но больше всего приковала внимание мальчика птичка величиною не больше скворца, коричневая, с черными полосами на спине и на белой грудке. Леона заинтересовало не ее оперение, хотя оно и было довольно красиво, а рассказ вакеро об ее привычках. Ночью она через каждый час издает один и тот же меланхолический звук, и индейцы, которые называют ее петухом инков, не говорят о ней иначе как с суеверным страхом.
Когда они поднимались на гору, из узкой расселины выбежала лисица, спешившая к болоту, где, без сомнения, ей предстояла удачная охота. Это была представительница отвратительной породы лисиц, которая водится во всей Южной Америке и производит большие опустошения в стадах баранов и альпака. Пастухи ведут с ней борьбу, тем более ожесточенную, что за каждую убитую ими старую лисицу владелец стада дает им барана, а за молодую – ягненка. Вакеро пожалел, что не взял с собою собак, которые, без сомнения, загнали бы животное, но он оставил их дома, боясь, что они искусают Леона; и лисица на этот раз избежала угрожавшей ей опасности.
Они вернулись в хижину уже ночью; рассказав своим близким обо всем, что он сегодня видел, Леон сразу улегся и немедленно заснул. Его примеру последовали все, в том числе и вакеро.
Глава VIII. Ламы, альпака, вигони и гуанако
Утром следующего дня, когда наши путешественники вышли из хижины, их глазам представилось занимательное зрелище. Они могли одновременно увидать все четыре породы овец, верблюдов, которые все водятся в Андах, но очень редко встречаются вместе. В нескольких шагах от них были ламы и альпака вакеро; немного поодаль на равнине – семь гуанако64, а еще дальше – довольно многочисленное стадо вигоней. Все гуанако, так же как и вигони, были одной и той же масти, между тем как среди лам и альпака каждое животное отличалось от другого окраской. Это явление было совсем не случайно и лишний раз подтверждало интересный закон природы, а именно: что в диком состоянии все животные одного вида всегда окрашены одинаково. Исключение из этого правила свидетельствует, что животное имеет склонность стать ручным, и, действительно, в домашнем состоянии окраска шерсти прежде одноцветных животных становится разнообразной до бесконечности.
Быть может, во всей Южной Америке нет животного, которое привлекло бы к себе большее внимание европейца, чем лама. До завоевания Перу это было единственное вьючное животное, известное туземцам. И испанские путешественники рассказывали о ламах множество всяких небылиц. Они утверждали, например, будто на ламах ездят верхом, чего, разумеется, никогда не бывало: разве только какой-нибудь ребенок ради забавы садился на нее, чтобы переправиться через ручей.
Лама невелика ростом, не больше метра от земли, хотя благодаря длинной шее кажется выше. Обыкновенно лама коричневого цвета, с черным и желтым оттенком, иногда в пятнах или крапинах. Есть совсем черные ламы, есть и белые, но последние попадаются очень редко. Шерсть у лам длинная и грубая; у самок она тоньше и лучшего качества. Самки мельче самцов и никогда не употребляются в качестве вьючных животных.
Ламу берут в работу не раньше четырехлетнего возраста; вьюк ее, носящий название «иергуа», делается из грубой шерсти. Выше мы упоминали, что кладь не должна превышать шестьдесят-шестьдесят пять килограммов и что нет никакой возможности ни угрозами, ни ласками заставить ламу тронуться с места, когда она утомлена. Если прибегнуть к насилию, она приходит в ярость и плюет со злобой в лицо проводника, причем слюна ее так едка, что, попав на кожу человека, она вызывает мелкую сыпь. От жестокого обращения ламы иногда могут взбеситься, и в таких случаях они бьются головой о скалу, раскраивая себе череп.
В копях Перу ламами пользуются для перевозки руды. Твердость их походки заставляет отдавать им предпочтение перед ослом и мулом, которые не могут взбираться и спускаться по крутым склонам, не представляющим ни малейшей трудности для лам. Иногда их употребляют для перевозки соли и других съестных припасов к побережью океана, но они большей частью не выдерживают этих путешествий, так как, родившись на высоких плоскогорьях Анд, они не в состоянии переносить жаркий климат низменностей.
Во время переходов стадо лам представляет собой любопытное зрелище. Наиболее крупное животное идет впереди и ведет все стадо; другие медленным и мерным шагом следуют за ним гуськом, каждая с лентами на голове и с колокольчиком на шее; они внимательно присматриваются ко всему, что попадается им навстречу, и, если что-нибудь испугает их, быстро рассеиваются в разные стороны; в таких случаях восстановить среди них порядок – дело совсем нелегкое.
Желая отдохнуть, они останавливаются и издают особый звук, который многие признают похожим на звук эоловой арфы. При навьючивании они ложатся на грудь, на которой у них есть затверделость. Ту же позу они принимают во время сна. Мы уже говорили, что ночью они не пасутся и что больших переходов они не в состоянии выдержать; впрочем, иногда они способны перенести даже длинное путешествие, если каждые пять-шесть дней давать им отдыхать целые сутки. Подобно верблюдам Востока, они подолгу могут оставаться без воды. Бюфон65 упоминает о ламе, которая полтора года жила без воды; впрочем, слова Бюфона не всегда можно принимать на веру.
В годы, следовавшие непосредственно за открытием Америки, лама стоила от восьмидесяти до ста франков. Когда из Европы привезли мулов и других вьючных животных, цена на лам сильно пала; теперь они стоят не больше двадцати франков штука, и то в окрестностях копей, а в местах, где лам разводят, их можно иметь и за десять франков.
