– Очень удачный вечер! – сказал Брант. – И вы много выиграли.
– Да, – отвечал Дирк, – и тем не менее я беднее, чем был вчера.
Брант засмеялся и спросил:
– Он занял у вас? Я так и знал, и скажу вам: не рассчитывайте на эти деньги. Монтальво по-своему добрый малый, но он взбалмошен и отчаянный игрок. Прошлое его, как мне кажется, тоже небезупречно, по крайней мере, никто не знает о нем ничего, даже его сослуживцы-офицеры. На ваш вопрос они пожимают плечами и говорят, что Испания большой котел, в котором довольно всякой рыбы. Одно я только знаю достоверно: он по уши в долгах. В Гааге у него по этому поводу возникли затруднения. Советую вам больше не играть с ним, а на эти тысячу флоринов не рассчитывать. Для меня тайна, как он перебивается, но мне говорили, что какая-то старая дура из Амстердама снабжала его деньгами, пока не узнала… однако я начинаю сплетничать.
А теперь скажите, – спросил он, изменяя голос, – здесь никого нет, кроме нас?
– Посмотрим, – отвечал Дирк, – со стола убрали, и старая экономка уже приготовила мне постель. Никто не заходит сюда после десяти часов. В чем дело?
Брант дотронулся до его руки, и, поняв прикосновение, Дирк отошел к нише у окна. Здесь, обратившись спиной к комнате и сложив руки на груди особенным образом, он произнес слово «Иисус» и остановился. Брант так же сложил руки и отвечал или, скорее, докончил: «плакал». Это был пароль последователей новой религии.
– Вы один из наших? – спросил Дирк.
– Я и вся моя семья: отец, мать, сестра и девушка, на которой я женюсь. Мне сказали в Гааге, что от вас или молодого Питера ван де Верфа я получу те сведения, которые нужны нам, последователям веры: кому мы можем и кому не должны доверять, где удобно собираться для молитвы и где мы можем причаститься.
Дирк взял руку родственника и пожал ее. Брант отвечал пожатием, и с этой минуты между молодыми людьми установилось полное доверие, как между родными братьями, ибо их теперь связывали узы общей горячей веры.
И теперь подобная связь существует между людьми в девяноста случаях из ста, но она не порождает уже такого взаимного доверия. Это зависит от изменившихся обстоятельств. Благодаря в значительной степени Дирку ван Гоорлю и его современникам-последователям, особенно же одному из них, Вильгельму Оранскому
[19], набожные и богобоязненные люди уже не принуждены теперь для поклонения Всемогущему в чистом и простом служении прятаться по углам и дырам, подобно скрывающимся от закона злодеям, зная, что если их застанут, то всех вместе с женами и детьми ожидает костер. Теперь тиски для пальцев и всякие орудия пытки, служившие для уличения еретиков, валяются по пыльным шкафам музеев, но несколькими поколениями раньше было совсем иное дело: тогда с человеком, осмелившимся не согласиться с некоторыми учениями, обращались гораздо бесчеловечнее, чем с собакой на столе вивисектора.
Неудивительно поэтому, что те, над которыми тяготело такое проклятие, которые постоянно должны были жить в ожидании подобного исхода, сплачивались теснее, сильнее любили и поддерживали друг друга до последней минуты, часто рука об руку переходя сквозь огненные ворота в ту страну, где нет больше страданий. Быть приверженцем новой религии в Нидерландах в ужасные времена царствования императоров Карла и Филиппа – значило принадлежать к одной обширной семье. Не существовало обращения «менеер» или «мейнфроу»
[20], но только «батюшка» и «матушка», «сестра» или «брат», даже между людьми, стоявшими на весьма различных ступенях общества и совершенно чужими между собой – чужими по плоти, но родными по духу.
Понятно, что при подобных обстоятельствах Брант и Дирк, и без того уже почувствовавшие взаимную симпатию и состоявшие в кровном родстве, скоро вполне сошлись и сдружились.
Они сидели в нише окна, рассказывая друг другу о своих семьях, делясь своими надеждами и опасениями и даже открываясь в своей любви. В последнем отношении Хендрику Бранту улыбнулось счастье. Он был женихом единственной дочери богатого гаагского виноторговца, по его рассказам, красавицы, такой же доброй, как богатой. И свадьба их должна была состояться весной. Когда же Дирк сообщил ему о своем деле, Брант покачал своей благоразумной молодой головой.
– Ты говоришь, что и она, и ее тетка католички? – спросил он.
– Да, в этом-то и беда. Мне кажется, я нравлюсь ей, или, по крайней мере, нравился несколько дней тому назад, – прибавил Дирк грустно. – Но как я, еретик, могу сделать ей предложение, не открывшись? А это, ты сам знаешь, не согласно с правилами, и я не смею нарушить их.
– Не лучше ли тебе посоветоваться с кем-нибудь из старших, кто молитвой и словами мог бы тронуть ее сердце, чтобы свет истины засиял для нее? – спросил Брант.
– Я уже пытался, но тут мешает эта красноносая тетушка Клара, ярая католичка. Да еще служанка Грета, которую я считаю прямо за шпионку. Стоя между ними, Лизбета вряд ли до замужества познает истину. И как я осмелюсь жениться на ней? Смею ли я женитьбой навлечь на нее ту ужасную судьбу, какая, быть может, ожидает нас с тобой? А кроме того, с тех пор как этот Монтальво перешел мне дорогу, между мной и Лизбетой все как-то не ладится. Не далее как вчера она не велела пускать меня к себе.
– У женщин бывают свои фантазии, – медленно отвечал Брант, – может быть, она капризничает и, может быть, сердится на тебя, что ты до сих пор не объяснился; не зная, каков ты, как ей читать у тебя в сердце?
– Может быть, может быть, – сказал Дирк, – но я не знаю, что делать. – И в отчаянии он ударил себя рукой по лбу.
– Что же мешает нам, брат, в таком случае обратиться к тому, кто может научить нас? – спокойно предложил Брант.
Дирк сразу понял, что он хотел сказать.
– Это умная мысль, хорошая мысль! – одобрил он. – У меня есть святая книга: сначала помолимся, а затем поищем в ней мудрости.
– Какой ты счастливый! – воскликнул Брант. – Расскажи мне как-нибудь, каким образом ты достал ее?
– Здесь, в Лейдене, такие книги нетрудно достать, если имеешь, чем заплатить, – отвечал Дирк, – а вот что трудно, так это сохранить их в тайне, потому что попасться с Библией в кармане – значит нести в кармане свой смертный приговор.
Брант кивнул утвердительно головой.
– Ты можешь показать мне ее сейчас? – спросил он.
– Могу, здесь мы, по-видимому, в безопасности: ставни закрыты, дверь мы запрем, если она еще не заперта. Однако кто может считать себя в безопасности в стране, где крысы и мыши разносят новости, а ветер служит свидетелем? Пойдем, я покажу тебе, где храню ее.
