На этот раз Лизбета отправлялась кататься на коньках одна, взяв с собой единственную спутницу – свою служанку Грету, которая была намного старше ее. Грета, уроженка Брюсселя, была привлекательна по наружности и крайне скромна по манерам.
Когда Лизбета скользила по каналу, направляясь ко рву, многие из известных лейденских бюргеров, особенно молодые, снимали перед ней шапки: некоторые из этих молодых людей надеялись, что она выберет их себе в кавалеры на сегодняшний праздник. Несколько бюргеров, из числа более пожилых, предложили ей присоединиться к их семьям, предполагая, что она как сирота, не имеющая близких родственников-мужчин, будет рада их покровительству. Но Лизбете удалось под разными предлогами отделиться ото всех: у нее был собственный план.
В это время жил в Лейдене молодой человек двадцати четырех лет по имени Дирк ван Гоорль, дальний родственник Лизбеты. Он происходил из небольшого городка Алкмара и был вторым сыном одного из самых влиятельных местных горожан – меднолитейщика по профессии. Так как дело должно было перейти к старшему сыну, то отец определил Дирка учеником в одну из лейденских фирм, где он после восьми или девяти лет прилежной работы сделался младшим компаньоном. Отец Лизбеты полюбил молодого человека, и последний скоро стал своим в доме, где был сначала принят как родственник. После смерти Каролуса ван Хаута Дирк продолжал бывать у его дочери, в основном по воскресеньям, когда его с подобающими церемониями принимала тетка Лизбеты, бездетная вдова по имени Клара ван Зиль, ее опекунша. Таким образом, благоприятные обстоятельства способствовали тому, что молодых людей объединяла прочная привязанность, хотя до сих пор они еще не были женихом и невестой и даже слово «любовь» не было произнесено между ними.
Эта сдержанность может показаться странной, но объяснением ей отчасти служил характер Дирка. Он был очень терпелив, не сразу принимал решения, но, приняв, уже непременно выполнял. Точно так же, как другие люди, он чувствовал порывы страсти, но не поддавался им. Уже больше двух лет Дирк любил Лизбету, но, не умея быстро читать в женском сердце, не был вполне уверен, отвечает ли она на его чувства, и больше всего на свете боялся отказа. К тому же бн знал, что девушка богата, его же собственные средства невелики, а от отца ему нельзя ожидать многого. Поэтому он не решался сделать предложение прежде, чем приобретет более обеспеченное положение. Если бы капитан ван Хаут был жив, то дело устроилось бы иначе, так как Дирк обратился бы прямо к нему. Но он умер, и молодой человек при своей чувствительности и благородной натуре содрогался от одной мысли, что могут подумать, будто он воспользовался неопытностью родственницы для приобретения ее состояния. Кроме того, в глубине души у него таилась еще более серьезная причина к сдержанности, но об этом мы скажем ниже.
Таковы были отношения между молодыми людьми. В описываемый нами день Дирк после долгою колебания, ободряемый самой молодой девушкой, попросил у Лизбеты позволения быть ее кавалером во время праздника на льду и, получив согласие, ждал ее у рва. Лизбета надеялась на несколько большее: ей хотелось, чтобы он проводил ее по городу. Но когда она намекнула на это, Дирк объяснил, что ему нельзя будет освободится раньше трех часов, так как на заводе отливался большой колокол, и он должен был дождаться, пока сплав остынет.
Итак, сопровождаемая только Гретой, Лизбета, легкая как птичка, скользила по льду рва, направляясь к замерзшему озеру, где должен был происходить праздник.
Здесь открывалась красивая картина. Позади виднелись живописные остроконечные, покрытые слоем снега крыши Лейдена с возвышающимися над ними куполами двух больших церквей – святого Петра и святого Панкратия – и круглой башней «бургом», стоящей на холме и выстроенной, как предполагают, римлянами. Впереди простирались покрытые белым покровом луга, над ними возвышались ветряные мельницы с узкими корпусами и тонкими длинными крыльями, а вдали виднелись церковные башни других селений и городов.
В самой непосредственной близости, составляя резкий контраст с безжизненным пейзажем, расстилалось окруженное по краям каймой высохших камышей озерко, на льду которого кишел народ. На этом озерке собралась едва ли не половина всего населения Лейдена, тысячные толпы народа двигались взад и вперед с веселыми возгласами и смехом, напоминая своими яркими нарядами стаи пестрых птиц. Среди конькобежцев скользили плетеные и деревянные сани на железных полозьях с передками, вырезанными в форме собачьих, бычьих или тритоновых голов, запряженные лошадьми в сбруе, увешанной бубенчиками. Тут же сновали продавцы пирогов, сладостей и спиртных напитков, хорошо торговавшие в этот день. Немало нищих, которых в наше время призревали бы в приютах, сидело в деревянных ящиках, медленно передвигая их костылями. Многие конькобежцы запаслись стульями и предлагали их дамам на то время, пока они привяжут коньки к своим хорошеньким ножкам. Тут же сновали торговцы с коньками и ремнями для их крепления. Картину завершал огненный шар солнца, спускавшийся на западе, между тем как на противоположной стороне начинал вырисовываться бледный облик полного месяца.
Зрелище было так красиво и оживленно, что Лизбета, которая была молода и теперь, оправившись от своего горя по умершему отцу, весело смотрела на жизнь, невольно остановилась на минуту в своем беге, любуясь картиной. В тот момент, когда она стояла несколько поодаль, от толпы отделилась женщина и подошла к ней, будто не нарочно, а скорее случайно, как игрушечный кораблик, вертящийся на поверхности пруда.
Это была замечательная по своей наружности женщина лет тридцати пяти, высокая и широкоплечая, с глубоко сидящими серыми глазами, временами вспыхивавшими, а затем снова потухавшими, как бы при воспоминании о большом страхе. Из-под грубого шерстяного капора прядь седых волос спускалась на лоб, как будто челка у лошади, а выдающиеся скулы, все в шрамах, точно от ожогов, широкие ноздри и белые зубы, странно выступавшие из-под губ, придавали всей ее физиономии удивительное сходство с лошадиной мордой. Костюм женщины состоял из черной шерстяной юбки, запачканной и разорванной, и деревянных башмаков с привязанными к ним непарными коньками, из которых один был гораздо длиннее другого. Поравнявшись с Лизбетой, странная личность остановилась, задумчиво глядя на нее. Вдруг, будто узнав девушку, она заговорила быстрым шепотом, как человек, живущий в постоянном страхе, что его подслушивают:
– Какая ты нарядная, дочь ван Хаута! О, я знаю тебя. Твой отец играл со мной, когда я была еще ребенком, и раз, на таком же празднике, как сегодня, он поцеловал меня. Подумать только! Поцеловал меня, Марту-Кобылу! – Она захохотала хриплым смехом и продолжала: – Да, ты тепло одета и сыта и, конечно, ждешь возлюбленного, который поцелует тебя. – При этих словах она обернулась к толпе и указала на нее жестом. – И все они тепло одеты и сыты, у всех у них есть возлюбленные и мужья, и дети, которых они целуют. Но я скажу тебе, дочь ван Хаута, я отважилась вылезти из своей норы на большом озере, чтобы предупредить всех, кто захочет слушать, что если они не прогонят проклятых испанцев, то наступит день, когда жители Лейдена будут гибнуть тысячами от голода в стенах города. Да, если не прогонят проклятого испанца и его инквизицию! Да, я знаю его! Не они ли заставили меня нести мужа на своих плечах к костру? А слышала ли ты, дочь ван Хаута, почему? Потому что все пытки, которые я перенесла, сделали мое красивое лицо похожим на лошадиную морду, и они объявили, что «лошадь создана для того, чтобы на ней ездили верхом».
