Время между тем шло…
* * *
Почти тотчас после отказа Лизбеты Дирк ван Гоорль уехал из Лейдена и вернулся в Алкмар, где жил его отец. Двоюродный брат его и друг, Хендрик Брант, остался в Лейдене для изучения золотых дел мастерства под руководством знаменитого мастера по филигранным работам, известного под именем Петруса.
Однажды утром, когда Хендрик сидел у себя в комнате, ему сказали, что его спрашивает женщина, не желавшая назвать своего имени. Побуждаемый более любопытством, чем другими мотивами, он приказал впустить посетительницу. Когда она вошла, он, к своему огорчению, узнал в этой костлявой черноглазой женщине одну из тех, против которых его предостерегали старшие его единоверцы, как против шпионки, используемой папскими инквизиторами для получения улик против еретиков и известной под именем Черной Мег.
– Что вам нужно от меня? – мрачно спросил Брант.
– Ничего, что могло бы повредить вам, почтенный господин. О, я знаю, какие сказки рассказывают про меня, хотя я честным образом зарабатываю пропитание себе и своему несчастному полоумному мужу. Он имел несчастье последовать однажды за этим сумасшедшим анабаптистом, Иоанном Лейденским, провозглашенным королем и проповедовавшим, что человек может иметь столько жен, сколько ему вздумается
[23]. Вот на этом-то и помешался мой муж, но, благодарение святым, он потом раскаялся в своих заблуждениях и примирился с Церковью и христианским браком, а я, от природы незлопамятная, должна поддерживать его.
– Зачем вы пришли? – снова спросил Брант.
– Менеер, – заговорила она, понизив свой хриплый голос, – вы друг графини Монтальво, прежней Лизбеты ван Хаут?
– Нет, я только знаком с ней, не больше.
– По крайней мере, вы были другом хеера Дирка ван Гоорля, уехавшего из этого города в Алкмар, ее бывшего любовника.
– Да, я ему двоюродный брат, но он не был любовником ни одной замужней женщины.
– Нет, конечно, но разве любовь не может проглядывать через подвенечную вуаль? Ну, одним словом, вы его друг, стало быть, вероятно, и ее, а она несчастлива.
– В самом деле? Я не знаю ничего о ее теперешней жизни. Она пожинает то, что посеяла. Тут уж ничего не поделаешь.
– Может быть, найдется и еще кое-что. Я думала, что Дирка ван Гоорля может это заинтересовать.
– Почему? Торговцам сельдями нет дела до сгнивших сельдей: они списывают убытки и посылают за свежим запасом.
– Первая рыба, которую мы поймаем, для нас всегда самая лучшая, менеер, а если нам не вполне удалось изловить ее, то какой чудной она нам кажется!
– Мне некогда отгадывать ваши загадки. Что вам от меня надо? Говорите или убирайтесь, только поскорее.
Черная Мег наклонилась вперед и зашептала:
– Что бы вы мне дали, если бы я вам доказала, что капитан Монтальво вовсе не женат на Лизбете ван Хаут?
– Для вас неинтересно, что бы я дал, потому что я сам видел, как ее венчали.
– То, что как будто делается на наших глазах, не всегда происходит на самом деле.
– Довольно с меня. Убирайтесь!
Брант показал на дверь.
Черная Мег не шевельнулась, но только вынула из-за пазухи небольшой сверток и положила его на стол.
– Может иметь человек двух живых жен зараз? – спросила она.
– По закону – нет.
– Сколько дадите, если я докажу, что у капитана Монтальво две жены?
Брант заинтересовался словами Мег. Он ненавидел Монтальво, догадываясь, даже кое-что зная о его роли в этой постыдной истории, и знал также, что окажет Лизбете истинную услугу, освободив ее от мужа.
– Положим, двести флоринов, если вы докажете это.
– Мало, менеер.
– Больше я не могу дать, но помните: раз обещав, я плачу.
– Да, правда, другие обещают и не платят, мошенники! – прибавила Мег, ударяя костлявым кулаком по столу. – Хорошо, я согласна и не прошу задатка, потому что вы, купцы, не то что дворяне: ваше слово все равно что расписка. Ну, прочтите это.
Она развернула сверток и подала его содержимое Бранту.
За исключением двух миниатюр, которые Хендрик отложил в сторону, это были письма, написанные по-испански очень изящным почерком. Брант хорошо знал испанский язык и за двадцать минут прочел все. Письма оказались посланиями женщины, подписавшейся «Хуанита де Монтальво», к мужу. Это были грустные документы, повествовавшие о тяжелой истории бессердечно покинутой женщины, полные мольбы о возвращении мужа и отца или, по крайней мере, о предоставлении им средств к существованию, так как семья находилась в крайней бедности.
– Все это очень печально, – сказал Брант, с грустью смотря на портрет женщины и детей, – но еще не доказывает, что она жена этого человека.
Черная Мег снова сунула руку за пазуху и вынула письмо, помеченное не больше как тремя месяцами тому назад. Оно было написано священником того селения, где жила графиня, и адресовано графу дону Хуану де Монтальво, капитану в Лейдене. Это письмо заключало в себе серьезное обращение к благородному графу от человека, имевшего право говорить, потому что он крестил, учил и, наконец, венчал графа. Священник просил выслать вспомоществование графине на его имя.
«До нас здесь, в Испании, дошел возмутительный слух, – заканчивал он свое письмо, – будто вы женились на нидерландке из Лейдена по фамилии ван Хаут. Но я не верю этому. Никогда бы вы не решились на такое преступление перед Богом и людьми. Напишите же скорее, сын мой, и рассейте черное облако сплетен, собирающееся над вашим почтенным, древним именем».
– Откуда у вас эти бумаги? – спросил Брант.
– Последнее письмо я получила от священника, привезшего его из Испании. Я встретилась с ним в Гааге и предложила передать письмо в Лейден. Другие бумаги я украла из комнаты Монтальво.
– В самом деле, честная работница! А как вы попали в комнату его сиятельства?
– Я скажу вам это, – отвечала она, – ведь он не заплатил мне, стало быть, мой язык развязан. Он желал иметь доказательства, что хеер Дирк ван Гоорль еретик, и поручил мне добыть их.
Лицо Бранта приняло жесткое выражение, и он насторожился.
