– Да, состояние не малое, – согласился Дирк, – только какую тяжесть взвалил на нас Брант, оставляя по этому завещанию свое состояние не прямо законной наследнице, но мне и моим наследникам, как исполнителям его распоряжений. Испанцам известно о существовании этого сокровища, монахам оно также известно, и они не оставят ни одного камня на свете или в аду, не перевернув его, пока не найдут этих денег. По-моему, Хендрик поступил бы благоразумнее, приняв предложение негодяя Рамиро. Следовало бы дать ему три четверти своего состояния, а самому бежать в Англию. Но это не в его характере, он всегда отличался упрямством и готов был скорее десять раз умереть, чем обогатить ненавистных ему людей. Кроме того, он желает, чтобы большая часть его состояния послужила его родине в минуту нужды, и на нас возлагается, после его смерти, обязанность определить эту минуту. Я предвижу, что эти драгоценности и золото принесут горе и гибель нашей семье. Но обязанность возложена на нас, и мы должны нести ее. Фой, завтра на рассвете ты с Мартином отправишься в Гаагу, чтобы исполнить приказание Бранта.
– Почему сыну моему непременно нужно рисковать своей жизнью ради такого поручения? – воскликнула Лизбета.
– Потому что это моя обязанность, матушка, – весело ответил Фой, стараясь, впрочем, придать своему лицу грустное выражение.
Он был молод и предприимчив, а предстоящая поездка сулила ему много нового.
Дирк невольно улыбнулся и приказал позвать Мартина.
Через минуту Фой был на чердаке у Мартина и толчками будил спящего.
– Проснись, бык! Вставай!
Мартин сел на постели, при свете ночника его рыжие волосы горели, как огонь.
– Что случилось, хеер Фой? – спрашивал он, зевая. – Пришли нас взять за тех двух испанцев?
– Нет, соня. Тут дело идет о большом богатстве.
– На что мне богатство, – равнодушно отозвался Мартин.
– Тут замешаны испанцы.
– Ну, это немного лучше, – заявил Мартин, закрывая рот. – Расскажите же в чем дело, пока я застегну куртку.
Фой в две минуты передал ему что мог.
– Хорошая штука! – критически отозвался Мартин. – Насколько я знаю испанцев, мы не вернемся в Лейден, не пережив кое-чего. Не нравится мне только, что тут замешались женщины: как бы они нам не испортили всего.
Они с Фоем отправились в комнату верхнего этажа и здесь в торжественном молчании выслушали приказания Дирка.
– Вы слушаете?.. Понимаете? – резко спросил Дирк.
– Кажется, да, менеер, – отвечал Мартин. – Послушайте! – и он слово в слово повторил сказанное Дирком. Когда он хотел, память у него оказывалась прекрасной. – Только позвольте задать вам несколько вопросов. Наследство надо перевезти сюда во что бы то ни стало?
– Во что бы то ни стало, – отвечал Дирк.
– А если нам не удастся увезти его, то его следует спрятать как можно лучше?
– Да.
– А если нам вздумают помешать, мы должны будем обороняться?
– Конечно.
– А если при этом мне придется убить кого-нибудь, то пастор или другие не назовут меня убийцей?
– Не думаю, – отвечал Дирк.
– А если что-нибудь приключится с молодым хеером, его кровь не падет на мою голову?
Лизбета застонала, затем встала и сказала:
– Зачем ты задаешь такие глупые вопросы, Мартин? Сын мой должен разделить опасность с тобой, и если с ним приключится беда, – что легко может случиться, – то мы хорошо будем знать, что она приключилась не по твоей вине. Ты не трус и не предатель.
– Думаю, что так, мейнфроу, но вот видите: здесь две обязанности. Первая – увезти деньги, а вторая – защитить хеера Фоя. Я хочу знать, которая важнее.
Ему ответил Дирк:
– Ты отправляешься выполнять завещание моего родственника Хендрика Бранта, и оно должно быть выполнено прежде всего.
– Отлично, – отвечал Мартин. – Вы все хорошо поняли, хеер Фой?
– Вполне, – подтвердил молодой человек, улыбаясь.
– Ну, теперь прилягте на часок-другой, быть может, завтрашней ночью не придется уснуть. На рассвете я разбужу вас. Надеюсь вернуться к вам, менеер и мейнфроу, через двое с половиной суток. Если я не вернусь через трое или через четверо суток, то советую вам навести справки. – После этого Мартин отправился обратно к себе на чердак.
Молодые люди спят хорошо, что бы ни случилось и что бы ни предстояло, и Мартину на рассвете пришлось три раза окликнуть Фоя, прежде чем он открыл глаза и, вспомнив все происшедшее, вскочил с постели.
– Спешить особенно некуда, – сказал Мартин. – Но все же лучше выбраться из Лейдена, пока на улицах еще не много народу.
В эту минуту в комнату вошла Лизбета, уже вполне одетая, – она совсем не ложилась в эту ночь, – неся в руке небольшой кожаный мешочек.
– Что Адриан? – спросил Фой, когда мать нагнулась, чтобы поцеловать его.
– Он спит, и доктор, который все еще при нем, говорит, что ему лучше, – отвечала Лизбета. – Вот, Фой, ты в первый раз уезжаешь из родного дома, и я принесла тебе подарок – мое благословение.
Она развязала мешочек и, вынув из него какую-то вещь, положила на стол, где эта вещь образовала блестящую кучку величиной не больше кулака Мартина. Фой взял ее и поднял, причем маленькая кучка необыкновенно вытянулась и в конце концов оказалась мужской одеждой.
– Стальная кольчуга! – воскликнул Мартин, одобрительно качая головой. – Хорошая вещь для тех, кому приходится иметь дело с испанцами.
– Да, – отвечала Лизбета. – Отец мой привез ее из одного своего путешествия на Восток. Я помню, он рассказывал, что купил ее на вес золота и серебра, и то только по особой милости к нему короля той страны. Он говорил, что кольчуга старинной работы и теперь такой сделать нельзя. Она триста лет переходила в одной семье от отца к сыну, и ни один из носивших ее не умер от ран: никакой кинжал или меч не в состоянии пронзить эту сталь. По крайней мере, таково предание. И странно – когда я лишилась всего своего состояния… – она вздохнула, – эта кольчуга сохранилась у меня, так как лежала в своем мешочке в старом дубовом сундуке и никто не обратил на нее внимания. Она единственное наследство тебе от деда, так как дом уже перешел к отцу.
Фой отблагодарил мать, только поцеловав ее и не говоря ни слова: он весь погрузился в рассматривание кольчуги, которую мог вполне оценить, сам будучи медником. Мартин же все повторял:
– Эта вещь дороже денег. Бог знал, что кольчуга понадобится, и не дал ее им в руки.
– Я никогда не видал ничего подобного! – вырвалось у Фоя. – Смотри, она переливается, как ртуть, и легче кожи. Видишь, она уже перенесла не один удар сабли и меча… – Держа кольчугу против света, он указал на звенья с черточками и пятнышками, возникшими, очевидно, от лезвия меча или конца копья, но ни одно из звеньев не было повреждено или сломано.
