– Я не мог найти отца, – сказал Адриан, – но Фой и Мартин взяты после отчаянного сопротивления, причем Фой ранен. Они в тюрьме…
– Я знаю все, – прервала его Лизбета холодным, глухим голосом. – Муж тоже взят. Кто-то предал их. Да воздаст ему Господь! Оставь меня одну, Адриан.
Адриан повернулся и поплелся к себе в комнату. Упреки совести и стыда так тяжело лежали у него на сердце, что ему казалось, он не выдержит. При всей своей слабости и злобе, он никогда не намеревался сделать то, что произошло. Теперь по его вине брат Фой и человек, бывший его благодетелем и более всего на свете любимый его матерью, обречены на смерть, ужаснее которой нельзя себе представить. Предатель провел эту ночь дома среди окружавшего его благополучия и предметов роскоши хуже, чем его жертвы в тюрьме. Три раза Адриан был готов покончить с собой, один раз даже укрепил рукоятку меча в полу и наставил его острие себе на грудь, но при первом уколе отшатнулся.
Лучше было бы для него, может быть, если бы он преодолел свою трусость. По крайней мере, он избавился бы от многих страданий и унижений, ожидавших его впереди.
Как только Адриан вышел, Лизбета встала, оделась и отправилась к своему родственнику ван де Верфу, теперь почтенному гражданину средних лет, избранному бургомистром Лейдена.
– Вы слышали? – спросила она.
– К несчастью, слышал, – отвечал он. – Это ужасно. Правда, что богатство Хендрика Бранта на дне Харлемского озера?
Она кивнула головой и ответила:
– Думаю, что так.
– Не могли ли бы они, открыв тайну, спасти себе жизнь?
– Может быть, Фой и Мартин и могли бы это сделать, Дирк же ничего не знает, он отказался слушать об этом. Но Фой и Мартин поклялись скорее умереть, чем открыть тайну.
– Почему?
– Потому что они дали такое обещание Хендрику Бранту, желавшему, чтобы его золото, скрытое от испанцев, могло бы сослужить службу его отечеству в будущем. Он и их убедил в необходимости этого.
– В таком случае, дай Бог, чтобы его желание исполнилось, – со вздохом сказал ван де Верф, – иначе было бы слишком тяжело думать, что еще и другие жизни будут загублены из-за груды золота.
– Я знаю это, и я пришла к вам, чтобы спасти их.
– Каким образом?
– Каким образом? – с воодушевлением ответила она. – Поднять город, напасть на тюрьму и освободить их… Выгнать испанцев из Лейдена…
– И навлечь на себя судьбу Монса
[37]. Вы бы хотели, чтобы город был отдан на разграбление солдатам Нуаркарма
[38], и дона Фадрике?
– Мне все равно, я желаю спасти мужа и сына! – в отчаянии проговорила она.
– Так может говорить женщина, но не патриотка. Лучше пусть умрут три человека, чем будет разорен целый город.
– Странно мне слышать от вас этот довод еврея Каиафы
[39].
– Нет, Лизбета, не сердитесь на меня. Что я могу сказать? Правда, испанского войска в Лейдене немного, но новые силы отправлены из Харлема и других мест после вчерашних волнений при аресте Фоя и Мартина. Через двое суток они будут здесь. Город не снабжен запасами на случай осады, горожане не привыкли владеть оружием, и пороху мало. Кроме того, в городском совете нет согласия. Перебить испанских солдат мы еще можем, но напасть на «Гевангенгооз» значило бы открыто поднять восстание и привлечь сюда армию дона Фредерика.
– Что же? Все равно рано или поздно дойдет до этого.
– Пусть же это случится позднее, когда мы будем готовы отразить нападение. Не упрекайте меня, мне тяжелы были бы ваши упреки, так как я день и ночь работаю, готовя все к роковому часу. Я люблю вашего мужа и сына, сердце мое обливается кровью при виде вашего горя и постигшей их ужасной судьбы, но пока я не могу сделать ничего… ничего. Вы должны нести свой крест так же, как они свой, а я свой. Мы все должны идти во мраке, пока Господь не прикажет заняться заре, – заре свободы и возмездия.
Лизбета не ответила. Она встала и вышла из дома, не чувствуя под ногами земли, а ван де Верф, опустившись на стул, горько плакал и молился о ниспослании помощи и света.
Глава XXII. Встреча и разлука
Лизбета не сомкнула глаз в эту ночь. Если бы даже горе позволило ей уснуть, то не позволило бы этого ее состояние. Она вся горела, в висках у нее стучало. Сначала она мало обращала на это внимание, но при первом свете холодного осеннего утра подошла к зеркалу и стала рассматривать себя. На шее у нее оказалась опухоль величиной с орех. Лизбета догадалась, что заразилась чумой от фроу Янсен, и засмеялась коротким, сухим смехом. Ей казалось, что раз все любимые ею обречены на смерть, то лучше всего умереть и самой. Эльза еще не вставала, обессиленная горем, и Лизбета, запершись у себя в комнате, не впускала к себе никого, кроме одной женщины, выздоровевшей некоторое время назад от чумы, но и ей она не сказала ничего о своей болезни.
Около одиннадцати часов утра женщина вбежала к ней в комнату, крича:
– Они убежали!.. Убежали!..
– Кто? – в напряженном ожидании спросила Лизбета, вскочив со стула.
– Ваш сын Фой и Красный Мартин.
Она рассказала, как голый великан с обнаженным мечом в руке и Фоем на спине выбежал с ревом из тюрьмы и под защитой толпы, пробежав через город, направился к Харлемскому озеру.
Глаза Лизбеты засветились гордостью при этом известии.
– Верный, преданный слуга, ты спас моего сына, но мужа тебе не спасти, – проговорила она.
Прошел еще час, и служанка вошла снова, неся письмо.
– Кто принес его? – спросила Лизбета.
– Солдат-испанец.
Лизбета разрезала шелковый шнурок и прочла письмо. Оно было без подписи, и в нем значилось:
Человек, пользующийся влиянием, шлет свой привет фроу ван Гоорль. Если фроу ван Гоорль желает спасти жизнь самого дорогого ей человека, ее просят, надев вуаль, последовать за подателем сего письма. Ей нечего бояться за свою безопасность, это письмо служит ей гарантией.
Лизбета подумала с минуту. Может быть, это западня, даже очень вероятно, что это ловушка, чтобы захватить и ее. Но не все ли ей равно? Она предпочитала умереть с мужем, чем жить без него, и, кроме того, зачем ей избегать смерти, когда чума уже у нее в крови? Но было еще что-то, что пугало ее больше смерти. Она догадывалась, кто написал это письмо. После многих лет она узнала почерк, несмотря на видимое стремление изменить его. Хватит ли у нее сил встретиться с ним? Надо найти эти силы… ради Дирка!
