Глава XXIV. Марта произносит проповедь и открывает тайну
Через два дня после своего примирения с отцом Адриан был принят в лоно католической церкви. Приготовления были кратки; они состояли из трех свиданий с монахом, которого приводили ночью. Наставник нашел в своем ученике такую готовность к восприятию его учения и такие способности, что по просьбе Рамиро, которого собственные соображения заставляли желать, чтобы сын как можно скорее присоединился к католичеству, монах объявил излишним продолжать период испытания. Поэтому в сумерки третьего дня (при тогдашнем настроении общества они не решались показываться днем) Адриана отвели в церковь Грооте-кирк, где он исповедался в своих грехах аббату, отцу Доминику, что оказалось простой формальностью, так как список грехов, приготовленный Адрианом, был выслушан очень быстро. Ко всем его прегрешениям аббат отнесся весьма легко, а впоследствии Адриан узнал, что с церковной точки зрения подобные преступления считались скорее даже подвигами. Серьезно было понято только его отречение от еретических заблуждений, и, получив удовлетворительные ответы в этом отношении, исповедник дал раскаявшемуся грешнику полное отпущение.
Затем был совершен обряд крещения со всеми формальностями, какие были возможны при данных обстоятельствах. При церемонии присутствовали несколько священников. Воспреемниками были его отец и Симон, получивший хорошую плату за труд. Во время совершения обряда произошло неожиданное событие. С самого начала на площади перед церковью слышался топот ног и раздавались голоса толпы, теперь же эта толпа начала стучать в двери и бросать камни в оконные витражи, разбивая чудные древние стекла. Вдруг в церковь вбежал один из прислужников и шепнул аббату что-то на ухо, отчего тот побледнел и поспешил закончить обряд.
– Что случилось? – спросил Рамиро.
– К несчастью, сын мой, эти собаки-еретики увидели, как вы или наш новообретенный брат, не знаю точно, кто из вас, вошли в это священное место, и теперь окружили церковь, требуя вашей крови, – отвечал монах.
– Так надо бежать! – сказал Рамиро.
– Сеньор, это невозможно, – вмешался дьячок, – все выходы охраняются ими. Слышите?..
В эту минуту раздался сильный стук в дубовую дверь.
– Не может ли ваше преподобие обратиться к ним с внушением? – спросил Рамиро. – Иначе… – Он пожал плечами.
– Будем молиться, – сказал один из монахов дрожащим голосом.
– Конечно!.. Только лучше бы прежде уйти. Вероятно, в церкви найдутся потайные помещения, если же мы останемся здесь, нас перережут.
Тогда дьячок, весь дрожа, побелевшими губами прошептал:
– Идите за мной все. Постойте. Потушите огни.
Все свечи были погашены, и, взявшись за руки, они в темноте пошли за дьячком. Они пробирались по пустой церкви, где их шаги гулко раздавались среди тишины, составлявшей резкий контраст с шумом голосов снаружи и стуком в дверь. Один из монахов, толстый аббат Доминик, отстал от прочих и пробирался вперед, протягивая руку в пространство и взывая к остальным. Дьячок, было, отозвался, но Рамиро сердито приказал ему молчать, прибавив:
– Ты хочешь, чтобы всех нас растерзали из-за монаха?
Они продолжали идти, и крики Доминика все слабели в отдалении и, наконец, совершенно стихли, заглушенные ревом, раздавшимся снаружи.
– Здесь, – сказал дьячок, ощупав пол руками. При слабом свете луны, проникшем в эту минуту через окно на хорах, Адриан увидал перед собой дыру в полу.
– Спускайтесь, там есть ступени, – сказал проводник. – Я задвину камень.
Один за другим они спустились по шести или семи узким ступеням в темное помещение.
– Где мы? – спросил один из монахов, когда дьячок, задвинув камень, присоединился ко всем.
– В фамильном склепе графов ван Валькенберг, которого, ваше преподобие, похоронили три дня тому назад. К счастью, каменщики еще не заделали вход. Если вашему сиятельству душно, – обратился он к Адриану, – станьте на гроб почтенного графа, и вам будет легче дышать.
Адриан задыхался. Он воспользовался советом и увидел, что над самой его головой находилась какая-то каменная резьба с мелкими отверстиями, вероятно, доски мраморной гробницы, находившейся в церкви над полом. Через эти отверстия был виден лунный свет, дрожавший на полу хоров. В то время как Адриан смотрел в одно из этих отверстий, он услышал рядом с собой голос монаха:
– Слышите?.. Двери выломаны. Помоги нам, святой Панкратий. – И монах, опустившись на колени, начал усердно молиться.
Уступив ударам, большие двери с треском растворились, и толпа ворвалась в храм. Она хлынула с ревом и гулом, как поток, прорвавший плотину, с факелами, фонарями на шестах, топорами, секирами и мечами в руках, и дошла до дубового иконостаса чудной резной работы, перед которым, возвышаясь на шестьдесят футов над полом церкви, стояло распятие с фигурами Пресвятой Девы и святого Иоанна по сторонам. Здесь вдруг с детства знакомые каждому величие и тишина святого места с его нишами, в которых отдавалось эхо, с его освещенными луной витражами, негаснущими лампадами, мерцавшими здесь и там, подобно огням рыбачьих лодок, качающимися среди темных вод, казалось, охватили толпу. Как при священном голосе, раздавшемся среди темноты с неба, разбушевавшиеся волны и ветер утихли, так теперь при виде священных изображений Христа, стоящего с поднятыми руками над алтарем, распятого в терновом венце на кресте, молящегося до кровавого пота в саду Гефсиманском, восседающего за Тайной вечерей и произносящего заповедь: «Возлюбите друг друга, как Аз возлюбил вас», – возбужденная толпа вдруг стихла.
– Их нет здесь. Уйдем! – раздался голос.
– Нет, они здесь, – возразил другой женский голос, в котором слышалась жажда мести. – Я следила за ними до самых дверей, я видела убийцу – испанца Рамиро, шпиона Симона, предателя Адриана и монахов, наших мучителей.
– Пусть их накажет Господь, – сказал первый голос, показавшийся знакомым Адриану. – Мы сделали достаточно, разойдемся по домам.
Раздался ропот.
– Пастор прав. Слушайтесь пастора Арентса.
Более спокойная часть толпы собиралась разойтись, как вдруг с противоположного конца церкви раздался крик:
– Вот один из них. Ловите его!
Через минуту окруженный людьми с факелами появился аббат Доминик. Глаза его вылезли из орбит, а разорванная ряса волочилась по полу. Измученный и испуганный, он бросился к подножию фигуры святого и молил о пощаде, пока десяток рук снова не поставили его на ноги.
– Выпустите его, – сказал пастор Арентс. – Мы боремся против церкви, а не против ее служителей.
– Выслушайте сначала меня, – раздался тот же женский голос, и все взгляды обратились к кафедре, где появилась седая костлявая старуха со сверкающими глазами, желтыми зубами и лицом, вытянутым, как у лошади, а по обеим сторонам ее стояли две женщины с факелами в руках.
